"Зулейха открывает глаза": запоздалые заметки" (рецензия на роман "Зулейха открывает глаза" Гузели Яхиной)

 Я человек вольный: не пишу по заказу, не получаю за это деньги, читаю, что и когда хочу, не быстро и не очень много (основное время уходит на литературное творчество) – давно собирался, но только с опозданием на 6 лет прочел роман Гузели Яхиной. Моё первое, быстрое впечатление: Гузель Яхина – писатель огромной изобразительной силы (это, видимо, то, что Л. Улицкая называет кинематографичным стилем) и большого таланта. Редкие книги с такой силой захватывают. Тут сразу все: тема геноцида зажиточного крестьянства (я не хочу использовать дурацкое слово «кулак» из советского новояза), трагическая история, национальный колорит и очень яркая, эмоциональная, впечатляющая манера письма. В своих описаниях Г.Яхина часто употребляет незнакомые для русскоязычного читателя татарские слова, названия предметов. Поначалу это показалось мне ненужным, излишним: я не мог их запомнить, это отвлекало. Но потом понял: с помощью таких слов, обозначений достигается особая зримость.

Роман Г. Яхиной развивается сразу в двух плоскостях: по всей огромной советской стране осуществляются репрессии против зажиточного крестьянства, крестьян насильственно сгоняют в колхозы, миллионы людей подлежат высылке; параллельно, в малой плоскости -  главной – перед читателем предстает судьба Зулейхи, вдовы убитого в процессе начавшейся коллективизации «кулака», которую вместе с тысячами других людей – крестьян и интеллигентов – отправляют в Восточную Сибирь «на перевоспитание» на берега Ангары. Это тяжелое и трагическое повествование, летопись мук и издевательств, красного фашизма, история торжества победившего хама. Я не стану подробно повторять сюжет, кто еще не прочел роман, тому настоятельно рекомендую. Но вот что хочу подчеркнуть: эту тему можно раскрыть по-разному.  Можно, как Солженицын, всеобъемлюще, попытаться показать преступную сторону советской системы, ее страшную изнанку в масштабах страны. Гузель Яхина, на мой взгляд, очень сознательно, принципиально пишет роман относительно камерный, не всеобщую историю, а историю чувств, историю маленького человека, волей советской истории оказавшегося в аду, очень непростую, противоречивую историю маленькой татарки Зулейхи. Очень условно говоря, Гузель Яхина написала «женский» роман; впрочем, это скорее метафора, так много в «Зулейхе…» «мужских» деталей. Просто диву даешься, как эта маленькая современная женщина (писательница) знает крестьянский быт и разные чисто мужские работы.

Несмотря на установку на камерность, перед нами возникает панорама огромной страны: сплошная коллективизация, массовые репрессии, пересыльные тюрьмы, тысячи поездов с репрессированными, которые месяцами (!) идут на восток, неделями стоят в отстойниках, поездов, в которых каждый день умирают люди.  И, наконец, спецпоселение, страшная первая зимовка; спецпоселение, где постоянно во множестве умирают люди. Но, хочу подчеркнуть, это общее, большое, скорее является фоном; Гузель Яхина преимущественно фокусирует свой взгляд на Зулейхе, на ее родившемся в ссылке сыне Юсуфе и на еще нескольких действующих лицах; остальные, и люди, и события, лишь отчасти попадают в фокус. Но, должен отметить, Яхина – очень хороший портретист и психолог, с немалой точностью и объемностью рисует она и внутренний мир самой Зулейхи, и образы ее убитого мужа Муртазы и его матери, старой Упырихи (образ несколько мистический), и сразу трех НКВДэшников: бывшего красноармейца Игнатова, бывшего  уголовника Горелова,  доросшего до лейтенанта карательного  ведомства, и «хозяина тайги» Кузнеца. И, с чисто женской точностью и любовью, прослеживает писательница взросление и становление сына Зулейхи Юсуфа, рожденного в ссылке через много месяцев после смерти отца, убитого красноармейцем Игнатовым.

Да, очень хорош роман, представляется, что это одно из лучших произведений новой российской литературы, но, на мой субъективный взгляд, он не лишен недостатков. Я не стану останавливаться на  некоторых  бытовых моментах, которые  кажутся мне неточными; отмечу, что, вопреки некоторым критикам, обвиняющим Яхину в  очернительстве (на писательницу прямо-таки набрасывается целая свора лжепатриотов-реставраторов, обвиняющих ее, среди прочего, в русофобии),  Гузель Яхина скорее приукрашивает, вернее, не фиксирует подробно безысходно тяжкую жизнь и каторжный труд в Семруке (в спецпоселении),уступая в описании жестоких сцен Прилепину («Обитель») и Водолазкину («Авиатор»). Начиная с некоторого момента, она сосредотачивает своё внимание на другом, а именно на внутренних проблемах своей героини, на её сложной человеческой трансформации. Да, вначале бóльшая часть переселенцев погибает, люди тонут вместе с перегруженной баржей, неспособной преодолеть буйный нрав Ангары (это преступление - перевозить людей на такой барже, но «классовых врагов» никто не жалеет, за смерть 300 человек никто не отвечает); оставшиеся едва переживают страшную голодную зиму, но потом жизнь вроде бы слегка налаживается. Даже на каторге, даже на поселении разные люди по-разному переносят невзгоды. Зулейха, благодаря любви к новорожденному сыну, а потом и к Игнатову, убийце своего мужа, почти счастлива. Она с детства приучена к тяжелому труду, к беспросветному быту, к несчастьям, и это очень помогает ей. Для каждого из нас эта жизнь была бы непереносима, но Зулейха – крестьянка из 30-х годов, она никогда не видела другой жизни. А Гузель Яхина – таков писательский прием – смотрит на тамошнюю жизнь глазами Зулейхи. Так вот, даже в аду человек может быть счастлив, и Зулейха почти счастлива (несмотря на душевные муки) и потому ад – не совсем ад. Одним словом, какое уж тут очернительство. Голая, неприкрытая правда, от которой волосы встают дыбом. Жуткие нравы, жуткая, тёмная жизнь.

Рискую быть субъективным, но мне сильно не понравилась невероятная история с доктором (с профессором) Лейбе. Якобы под впечатлением от новой власти у него  начинается старческая  деменция (а всего-то, как выясняется, ему в то время было лет 45) – на голове у него  словно образуется «яйцо», сквозь которое он не воспринимает окружающую жизнь, десять лет безвылазно сидит в своем кабинете, не осознает, что оказывается в тюрьме и на пересылке, затем «яйцо» чудесным образом лопается и профессор Лейбе снова становится замечательным доктором. Довольно странная история, я, при моем медицинском образовании, никогда такого не слышал. Едва ли такие «мистические» вещи могут украсить глубоко реалистическое произведение. Мне представляется, что некоторые композиционные недостатки романа возникают от того, что писательница долго не могла определиться, что она пишет: эпический роман или историю обыкновенных маленьких людей, попавших в беспощадные жернова беспощадной советской истории.  Впрочем, одно от другого не так уж и далеко.

Не могу не отметить глубокий философский, мудрый взгляд Яхиной на происходящее, порой переходящий в сарказм. Вот высланный из Ленинграда на перевоспитание художник Иконников занимается агитационно-художественным оформлением клуба. Он изображает советского воина, колхозника, доктора и женщину с ребенком на руках, все они устремили свои взоры ввысь, в светлое будущее (на потолок). А там – ничего! Правда, глубокая символика? 70 лет советский народ с величайшими жертвами топал в это самое ничего, пока окончательно не понял, что заблудился. В последнюю ночь, правда, художник дорисовал огромный красный стяг. Но что, знамя – это идея? Или всего лишь раскрашенное полотно? Понятно, что знамя – символ. Но символ – чего? Безумной, неясной мечты? Или обильно и безжалостно пролитой крови? А вот из той же оперы: художник изображает виды Парижа. Но Париж, как известно, город буржуазный, не наш и художник объясняет начальству, что это виды… красной Москвы. И – все очень довольны. Таковы поводыри. Воистину, «слепые поводыри слепых». 

Об отдельных эпизодах романа можно бы писать долго, но я подведу итог: в романе есть отдельные недостатки, но в целом это произведение мощное, сильное, одно из лучших в новой российской литературе. Тем, кто не прочел, советую прочитать.  На этом бы, пожалуй, можно поставить точку, если бы не критика. Писатель Юрий Поляков, известный сталинским стилем разносов, тот сразу невзлюбил Яхину, даже обозвал ее графоманкой и русофобкой. Почему? Надо полагать, то, что пишет Яхина, непереносимо для его «патриотизма»: забыть, все неудобное забыть и замолчать, такова логика нынешних реставраторов. Беспощадная и злобная критика не с литературных, а исключительно с идеологических позиций. Наиболее откровенно выразился критик Вл. Артамонов: «Улицкая и благословила Яхину на борьбу с нашим прошлым – рука гранд-дамы женской прозы устала колоть, младшие товарищи должны перенять эстафету по обучению россиян правильной истории. В общем, эту смесь клюквы и баланды взялась тиражировать редакция Елены Шубиной – Яхина, судя по всему, должна стать кем-то вроде преемника для уходящей на покой звезды либеральной беллетристики».  Что же, все ясно, и почти сто лет спустя (после кровавой коллективизации) успокоение не наступило, общество по-прежнему в состоянии разлома. Гражданская война продолжается. У сталинских опричников достойная смена.  И так получается, что литература – это линия фронта.