По другую сторону литературы Леонид Подольский. Официальный сайт

В прошлом году я издал роман «Распад», в основном завершенный мной 30 лет назад. Подробную историю создания романа я изложил в предисловии. Это роман много о чем: о любви, о науке, о времени, о людях, о советской жизни, которая подходит к концу, потому что в основе ее была ложь, а ложь не может жить вечно. Роман получил очень хорошие отзывы (рецензии можно прочесть на моем сайте), но – он не был широко услышан и не был узнан широким кругом читателей, как и две мои предыдущие книги: «Идентичность» и "Судьба» - там все то же. Будем говорить правду, существует ли еще этот широкий круг, о котором я мечтаю?..

Так сложилось, что сейчас у меня практически готовы к изданию сразу две очень большие книги, два романа: «Инвестком» и «Финансист». Тут я должен сделать короткое отступление. В 80-е – 2000-е годы я прошел немалую школу жизни: был председателем двух медицинских кооперативов, участвовал в демократическом движении, был одним из лидеров Партии конституционных демократов (ее оргкомитета), затем председателем оргкомитета Московской организации Демократической партии России, баллотировался в Мосгордуму, возглавлял финансовую компанию, меня дважды похищали бандиты, позднее я работал риэлтором и возглавлял риэлтерскую фирму – словом, я немало повидал и немало в чем участвовал. Так что, когда все это закончилось и я занялся писательством, мне было о чем рассказать. Но я хотел рассказывать не только о себе, но и о стране тоже, о времени, в которое мы жили, о революции, которая закончилась крахом, о том, как нас обманули, а мы обманулись, о лихих девяностых и о застойных двухтысячных, о времени надежд и разочарований. Словом, выстроилась хронологическая цепочка из пяти романов: «Кооператор», «Политик», «Финансист», «Риэлтор», «Инвестком».

Так получилось, что я начал писать не в хронологическом порядке. Случайно совпало, что самые грозные, судьбоносные события и в моей жизни, и в жизни России происходили в 1992-1994 годах, об этих событиях мой роман «Финансист». Но это очень большой роман, два толстых тома, я писал его очень долго, с перерывами, примерно 8 лет. Однако первым я закончил роман «Инвестком», пятый, последний из серии, действие которого разворачивается уже в путинской России. Произошло это несколько лет назад. С изданием вышла задержка. Дело в том, что большинство писателей, и хороших, и не очень, издают свои книги очень маленькими тиражами и они теряются, как иголки в стоге сена. До читателей практически не доходят. Увы, наша литература совсем не в добром здравии, но об этом ниже. Словом, я ждал случая, пытался лбом прошибить стену, размышлял относительно издательства. Ну, не знаю. Но откладывать больше нельзя. Годы. Я должен спешить…

Несколько раз я переписывал «Финансиста» и, чтобы выиграть время, отдал его перепечатать. Я предполагал, что мне еще долго придется работать над этим романом. Но стал перечитывать, он, вопреки ожиданиям, оказался практически готов. Осталось легкое редактирование, кое-что стоит дописать, переписать, но немного. Несколько месяцев технической работы и он будет готов к изданию. Но… Снова «но». Два романа я не могу издать в один год. Тут есть финансовые соображения, но не только… Это выдающиеся художественные произведения, особенно «Финансист». Он – об узловых, главнейших событиях нашей недавней истории, когда надолго определялась парадигма развития России, когда, я не побоюсь это утверждать, под видом демократии и либерализма в стране закладывалась диктатура. Когда под тихий убаюкивающий мотив о реформах, «о миллионах новых собственников», страну рвали на части. Этот роман («Финансист») и о моей личной печальной истории. О моих ошибках и, увы, о моей непростительной наивности. Воистину, я учился понимать жизнь кровью. Но, видно, так и не научился до конца…

И что, тихо издать этот замечательный,очень дорогой мне роман и поставить на полку; ну, напишут о нем несколько хороших статей, но ведь дело в том, что не только романы, но и статьи мало кто нынче читает… Я не о массовом читателе, он вовсе и не обязан читать статьи.Хотя,не плохо бы,конечно.

Несколько лет назад, когда был жив Кирилл Ковальджи, он всегда в таких случаях звонил: «О вас вышла статья в «Независимой газете». Поздравляю!». Или:» в «Литературной». Но много ли у нас во всей России, во всех писательских союзах таких внимательных и читающих людей, как Ковальджи? Я поделюсь невеликой тайной: не читают. Не интересуются. Не хотят знать. Те, кому это положено по должности. Те, кто что-то определяют в литературе. Я не о рядовых писателях. Им, в меру сил и таланта, положено сидеть за столом. В конце концов литература очень мало кого кормит. Но вот, представим, кто бы узнал о молодом Достоевском, если бы в своё время о нем не написал Белинский? Не читают: литературные начальники, издатели, бывшие лауреаты, которые свадебными генералами сидят в жюри, даже литературные агенты. Да у нас в стране практически и нет литературных агентов: откуда агенты, если писателям обычно не платят за труд? Не за графоманство, а именно за серьезные вещи. Большинство писателей (членов союзов), не считая самых знаменитых, вообще никогда не получали за свою работу деньги. Могу поделиться, с каждого рубля, вложенного в литературу, я получаю 10 копеек. За роман «Эксперимент», опубликованный в журнале «Москва», я получил в свое время 5 тысяч 250 рублей. Но в этом смысле журнал «Москва» ничем не хуже, хотя и не лучше, других.

Да, если бы я вложил миллион долларов (а ведь был, был этот миллион, только я потерял его в бандитские девяностые, наше доблестное государство меня – и никого почти – не защищало!) – да, если бы я вложил миллион долларов, я мог бы заработать целых сто тысяч! А за десять миллионов скупил бы всю литературу, со всеми издательствами, газетами, журналами, премиями! Я, конечно, нехорошо шучу, но в каждой шутке есть намек.Это и есть литературный бизнес по-русски. В самом деле, литература – не нефть!

Низко же пала наша литература, если при наличии десятков, даже сотен талантливых авторов (это, кажется, последнее наше литературное богатство) вынуждена вариться в собственном соку, в эдаких междусобойчиках. Если тиражи толстых журналов составляют сотни (!) экземпляров. Впрочем, если речь идет о толстых журналах, дело едва ли в тиражах, это мы в советские годы привыкли к гигантомании, монополизму и отсутствию выбора. Но дайте хотя бы качество!

Как наивный человек, я всякую вещь (не роман) ношу в «Новый мир». Не потому, что он сейчас хорош, напротив, скучен донельзя, но зато при Твардовском!.. Но 62 года назад в нем печатали Солженицына! Словом,журнал с историей,в некотором роде промотавшийся аристократ!Так вот,я приношу, а мне возвращают. И роман «Эксперимент» я им носил до «Москвы», но знаменитый Леонид Бородин взял, а они – нет. И – много раз. Пытаюсь дознаться, почему. Оказывается (передаю своими словами), им нужен двойной смысл. Вроде бы как пишу об одном, а из под дна должно торчать другое. То есть им важно не о чем (а я о пустом, о всяких финтифлюшках не пишу), не мысль, не как (язык), не содержание, а именно некая двойственность. Раздвоение.Это совершенно иная,чисто формальная концепция литературы. Тут хочу уточнить, что в свое время в мединституте нас учили, что раздвоение мысли есть первый признак шизофрении. Ну да ладно, будем считать, что медицинское раздвоение и литературное – вещи несовместные,как гений и злодейство. Ладно…

… И вот я написал чудеснейшую повесть «Четырехугольник» (ее можно почитать у меня в «Золотом руне»на портале и в «Зарубежных задворках» № 153). Приношу. Опять не берут. Спрашиваю: почему? Здесь же не только раздвоение, здесь – растроение, сразу несколько тем. «Нет, у нас заполнен портфель». Зачем же вы тогда вообще читаете? Нет ответа.

Тут, правда, была одна деталь. Герой повести – главный редактор известного московского журнала, человек не то, чтобы плохой или полностью отрицательный, но и не совсем положительный и ему, как и всем другим, кто сумел добраться до такого поста, свойственен определенный моральный релятивизм, даже цинизм. Не дай бог, они могли заподозрить, что я намекаю именно на их главного, хотя вообще-то у меня перед глазами не было четкого прототипа. Ну, ладно, принес я им другую повесть «Фифочка» (можно прочесть в «Золотом руне», в «Зарубежных задворках» № 169, в «Кольце А» № 135 (2020) и в «Зинзивере» № 4 (2019); кстати, я лауреат 2019 года журнала «Зинзивер» за эту повесть) – и опять возвращают. А ведь и здесь – сразу несколько переплетающихся тем и – именно эта повесть могла бы привлечь внимание публики. Если, чтобы привлечь внимание публики, требуется не только писать о мировых проблемах,но и изюминка, секс, клубничка и все такое, то здесь они в избытке. Специально для нынешнего читателя. Итак, спрашиваю: почему? Чем не угодила моя любвеобильная «Фифочка»? Нет ответа.

И вот я там же покупаю свежий номер журнала. Смотрю. Читаю. Один рассказ скучнее другого. Стихи – я мало понимаю в стихах, - но тут, думаю, никто не поймет, в чем их особенная прелесть. Главы из романа о Батюшкове. Подробно, добротно, только мало какой нынешний читатель станет вникать во все эти далекие от нас детали. Этим ли должен привлекать современного читателя некогда знаменитый журнал?

Заглядываю в соседний отдел, критики. Встречаю Марию Галину (раньше не был знаком). Вручаю книгу «Распад» и прошу написать рецензию, если, конечно, найдут книгу достойной. (Вообще-то я не с неба упал, точно так же приношу я свои книги в журнал «Знамя» и в «Независимую газету», и в «Литературную», иначе откуда им знать о моих книгах? Все так делают.Никто сейчас за книгами не следит). Но тут: «Мы сами подбираем книги для рецензий». «А как вы подбираете? – любопытствую я. - Берете у знакомых? Рецензируете только лауреатов больших премий? Или – за деньги? – В самом деле, прочесть толстую книгу немалый труд. И я ни на чем не настаиваю. Не понравится: бейте, спорьте. Мне вообще-то не похвальба нужна, а – чтобы читатели знали. – «Вы нас хотите оскорбить?» - На том, увы и расстались. Между тем, критики должны искать книги. Иначе откуда у них картина происходящего в литературе? Но система критики распалась первой.

В стране, нужно полагать, время от времени (и место от места) появляются новые, яркие авторы. Но где они, сколько их? Они национальное достояние? Нет ответа, нет системы, нет учета. Правда, раз в году в Подлипках проводится семинар для молодых и (талантливых?), существует литературный институт. Но – не преступно ли сбивать с панталыку и подталкивать в литературу молодых и талантливых, если знать, что они будут обречены на нищенскую жизнь. И, чем талантливей, тем хуже для них. Потому что бездарные где-то устроятся и будут только время от времени пописывать. А талантливые – тащить на себе неподъемное бремя таланта. А еще хуже, когда люди воображают себя талантливыми! Проблема литературы в России сегодня не в отсутствии талантов и не в нехватке писателей и поэтов, а в разрушении среды, необходимой для большой литературы. Ну, представьте, станут ли производить, совершенствовать и продавать автомобили в стране, где не существует дорог и где не знают, что такое бензин!?

Сегодня в России как никогда много «писателей и поэтов», проводится множество фестивалей, существует огромное количество премий, издательств, нет цензуры, есть семь или восемь (а может и больше) союзов писателей, и тем не менее литература переживает глубокий кризис. Назовем лишь некоторые из главных симптомов.

Литература потеряла и продолжает терять массового читателя. Это явление закономерное и отнюдь не чисто российское. В самом деле, никогда раньше художественная литература не находилась в такой конкурентной среде: телевидение, интернет, отдельно социальные сети, где каждый сам себе автор, журналистика, публицистика, кино, путешествия, можно продолжать долго. В Советском Союзе гордились, что наша страна – самая читающая в мире. Но это, увы, потому, что мы жили в условиях изоляции, в крайне ограниченном интеллектуальном пространстве, литература, а ведь присутствовала и литература иностранная, оставалась чуть ли не единственным окном в мир. Можно констатировать, что литература, как отрасль, оказалась к такой конкуренции не готова.

В советское время литература жила в особенных, комфортных, искусственных условиях. Достаточно вспомнить, сколько стоили книги. Их, правда, трудно, почти невозможно было достать. Но доставали и ставили на полки. И кое-что даже читали. Да, с одной стороны, душили, до самого конца душили, но, с другой, существовал режим наибольшего благоприятствования для избранных, далеко не для всех. Писателей не только принуждали, писателей покупали, разлагали. Не удивительно, что в годы перестройки, да и потом, именно среди писателей оказалось очень много реакционеров. Реакционеров самых разных мастей.

Мало какие отрасли понесли такие финансовые издержки, как литература. Издательства, система книготорговли, система продвижения авторов, толстые журналы, все оказалось развалено, на грани финансового краха. Но вот, вроде, мы стали делать то же, что в «цивилизованных» странах: книжные выставки, премии, фестивали. Но…

Наши книжные выставки больше похожи на обыкновенные ярмарки. В самом деле, книжные выставки (там) – это место встречи издателей и литагентов. Но у нас большинство издателей на грани разорения и ничего не ищут, а литагентов практически не существует.Есть 3-4 человека. Участвуя в выставках, издатели демонстрируют флаг: "пока живы». И по-возможности перекладывают расходы на авторов.

Сейчас, когда я пишу, в Белоруссии происходят массовые демонстрации по поводу фальсификации выборов. И, если кто не забыл, в 2011 году (и не только) происходили массовые вбросы у нас – в пользу «Единой России» с последующими массовыми демонстрациями: «Не хотим этих подлецов, хотим других подлецов», потому что выборы были без выбора. Это было настолько общепризнанным фактом, что Жириновский и Миронов хитренько призывали через год провести новые выборы. Нужно было успокоить электорат, а там за год забудется. Но я сейчас не о выборах. О людях. Почему люди из жюри, это ведь их выборы, должны быть другими? Кто сказал, что писатели лучше и чистосердечней всех остальных? Разве «групповщина», «старые связи», «блат», «дружба», «коррупция» не из нашего языка?

Вот единственный в мире «Литинститут», не считая Вьетнам. Нет, я сейчас не об учебе. Но люди годами жили в одном общежитии, вместе пили водку, дружили, помогали друг другу, теперь они голосуют: ты – мне, я – тебе. Куда уж там чужакам! Какие там тексты! Кому вообще нужны тексты, если существует великое братство филологов? Земляков? Заединщиков? Либералов? Просто хороших знакомых. Разве соревнуются только авторы и тексты?

Несколько лет назад я прочел в «Литературной России», что «участвуют все, а побеждает редакция Елены Шубиной из АСТ». Ну, они-то там, в «Литературной России», знают больше меня. А я, читая «
Крепость» Петра Алешковского (да,относительно крепкий роман, местами не плох, но самая главная линия – правдоподобие вместо правды), или «2017» Ольги Славниковой (ой, накручено! Вначале я делал заметки, где отмечал разные несуразности вроде «белых отёков» (нет таких в природе), потом устал и сбился), или «Памяти памяти» Марии Степановой (по всем параметрам я должен бы испытывать к Марии симпатию, но, при самом благожелательном отношении, едва дочитал до середины), между тем удивлялся: неужели это действительно лучшие книги года?

За последние десятилетия читатель несомненно вырос. Мало того, у него появился выбор между литературой и не литературой. А литература? А наши писатели? Я не говорю о поэзии; на поэзию, за редкими исключениями, всегда был ограниченный спрос. Стёб, не очень понятные эксперименты, болезненные «фэнтези», ребусы вместо сюжетов, «калоедство», как у Сорокина (выражение Дм.Быкова), неужели все это может привлечь широкого читателя? Ах, вы не для широкого, а для избранного? Так этот избранный читатель еще в институте объелся литературой и больше не читает. Ему и так все ясно. Он слушает исключительно себя.

Нужно полагать, современная литература принуждена соревноваться не только с ТВ с его бесконечными ток-шоу, не только с кино, но и с самой реальностью. И ведь какая бесконечно яркая панорама разворачивается перед нами. Распад Советского Союза, крушение социализма, если то, что существовало, можно назвать социализмом, построение Новой России (??? – а ведь мы не знаем, что строим,какое общество,у нас нет однозначной,убедительной картины будущего) – перед нами исключительно сложный, глубокий и противоречивый процесс. Но ведь и распаду СССР предшествовала не менее важная и интересная цепь событий. Почему они произошли? Что к ним привело? Октябрь 1917-го – что это было: революция? Переворот? Заключалась ли в этом строгая закономерность или случай? 70 прежних лет о революции и Гражданской войне нельзя было писать правду.Всю правду. Но теперь: можно? Уже нет современников тех событий, но остались документы, сохранились архивы. И разве нам, хотя бы отчасти, с высоты будущего не виднее? Ведь мы знаем то, чего современники не знали! Мы живем в великом, непрерывном, глубоком потоке истории – вот главная тема и главный двигатель литературы: что происходит с человеком, с обществом, со страной, с миром. Осмысление нашей истории. История накапливает факты, литература их осмысливает, составляет свой художественный комментарий.

Именно так я понимаю и в соответствии с этим пытаюсь писать. Проникать в суть и избегать формалистических штучек. Мой роман «Распад» - о лжи и внутренней несостоятельности советской жизни, которая обязательно должна закончиться, потому что морок не может продолжаться вечно. Но, увы, морок заканчивается – и снова наступает темное время, воровские девяностые.

Роман «Финансист», который, я надеюсь, выйдет в 2021-22 году, о кровавой и тёмной заре российского капитализма. Рожденный в изувеченной стране, среди усталых, потерявших веру людей, российский капитализм оказался совсем не таким, как ожидали отрекшиеся от прежней жизни люди: жестоким,несправедливым и воровским. Прошлое оказалось невозможно отбросить, историю разорвать; оно, прошлое, по сообщающимся сосудам истории вместе с нашими грехами перетекает в настоящее и – через настоящее – в будущее. «Финансист» - это очень глубокий и подробный роман о первой половине 90-х, об узловых моментах российской истории; это роман разочарования и прозрения.

Советский Союз стал первой страной, где писатели и поэты перестали творить в гордом и независимом одиночестве и объединились в Союз писателей. Эта гениальная идея принадлежала самому товарищу Сталину, очень уважавшему литературу. Пусть писатели сами контролируют друг друга, сами следят и сами доносят один на другого.

К этому времени трагически закончился Серебряный век. Вот что писала про авторов этого века героиня моей повести «Четырехугольник»: «Серебряный век, в действительности несколько десятилетий, последних, трагических, накануне и во время катастрофы, когда прежний мир рухнул, а новый, жестокий, плебейский, родился в крови и во зле. Поэты, как самые чувствительные, ощутили приближение катастрофы раньше всех и все, почти все, погибли, как погибают бабочки и стрекозы с наступлением холодов. Гумилев, Мандельштам, Блок, Есенин, Цветаева, даже Маяковский – ни один из них не умер собственной, естественной смертью, не дожил до преклонных лет. Но и судьбы тех, кто не наложил на себя руки, не сошел с ума, не спился и не был убит – Ахматовой, Мережковского, Гиппиус, Пастернака, Мариенгофа, Ходасевича – оказались почти столь же трагическими: до конца жизни им предстояла эмиграция, внутренняя или внешняя. Новый мир не принял поэтов Серебряного века и они, за малым исключением, не приняли этот новый мир, построенный на обмане и крови, мир иллюзорных надежд».

Союз писателей СССР был создан в 1934 году в соответствии с решением пленума ЦК ВКП(б) от 23 апреля 1932 года и подвел черту под (не)вольницей и грызней разных пролетарских и крестьянских писательских организаций, всяких РАППов, ВАППов, ФОСПов, ВОКПов, «Октябрей», «Кузниц» и иже с ними. Отныне писатели окончательно и бесповоротно, без рассуждений и споров, должны были исполнять волю партии, служить делу строительства коммунизма. Съезд писателей провозгласил главным, а по сути единственным методов литературного творчества социалистический реализм.

Но что такое соц.реализм? Это все тот же реализм, только он должен воспевать героизм советских трудящихся в деле строительства социализма-коммунизма, следовать линии партии и, реализм реализмом, но (по молчаливому уговору) приукрашивать (лакировать), где нужно, советскую жизнь. Казалось бы, с такими порядками прежней могучей русской литературе конец, ан нет, она, несмотря ни на что, продолжала давать могучие побеги. И это несмотря на немалые, невиданные нигде в мире строгости. Открываю сайт о преследованиях писателей в 30-е – 50-е годы и передо мной список из 463 имен, приговоренных к смертной казни. Список, надо полагать, не полный, потому что авторы сайта занимаются поиском, список не закрыт. Да, опасная, оказывается, профессия, писатель, по именам расстрелянных писателей вполне можно изучать перечень расстрельных полигонов. Я так думаю, что по густоте расстрелов писатели на третьем призовом месте – после военных (командный состав) и тех самых НКВДешников, которые расстреливали, и которых потом ликвидировали самих. Да, серьезная профессия, писатель. Идеологический фронт.

Впрочем, использовали не только кнут, но и пряник. Дачи, санатории, отдельные квартиры за хорошее поведение, пайки, гонорары – в отличие от прочих граждан верноподданные писатели жили как при коммунизме. Только не нужно думать, что коммунизм – это безответственность. Напротив, строгая иерархия. Ответственность и подотчетность.

Не хочу кощунствовать, но война – действительно светлое пятно для писателей соцреалистов, потому что на войне было больше свободы, и действительно было много героизма и искренности. Недаром военная тема на долгие годы стала самой главной и волнующей в советской литературе. Тут дело не только в подвиге советского народа.

Вот Леонид Бородин, опубликовавший перед смертью мой первый роман «Эксперимент», написал о былом, о своем участии в ВСХСОН (Всероссийский социал-христианский союз освобождения народа). Вот у Солженицына есть замечательная вещь: «Бодался теленок с дубом», которую я читал, когда она еще была под запретом. Вот в «Цвингере» у Елены Костюкович что-то мельком. У Аксенова. Есть отдельные воспоминания, сведения в интернете, даже не так уж мало. Но чего-то обобщающего, большого, подробного – нет. А ведь это очень важный пласт нашей истории. И литературы…

… Много позднее, в перестройку возникло писательское движение «Апрель». Тогда вообще произошло размежевание на охранительное, консервативное большинство, даже с вполне махровыми, черносотенными вкраплениями (этот фланг присутствовал у писателей всегда, у гуманитарной интеллигенции много сильнее, чем у технической) и на писателей-демократов. Впрочем, если брать не число, а вес в литературе, то картина как раз получалась обратная. Кто интересуется этим вопросом, может просмотреть очень подробный 2-томник Вячеслава Огрызко. А я сейчас не о том: несколько лет назад, создав электронный портал «Золотое руно», я попытался поймать уходящую историю, найти автора, который бы из первых рук рассказал об «Апреле». Мне назвали несколько фамилий. Но никто не захотел. Иные писатели словно стеснялись своего прошлого. Несколько строчек я нашел в «Википедии», значительно меньше, чем про одноименный кооператив в Ростове. И еще 2 строчки на сайте Союза писателей Москвы. Ассоциация писателей в поддержку перестройки «Апрель» положила ему начало, написано там, но как же мало они похожи, собрание громкоголосых писателей конца 80-х и аполитичный союз. И надо же, самую подробную не информацию, а ругань об «Апреле», названном так в честь пленума ЦК 1985 года, я нашел… в блоге некоего Андрея Фефелова,автора прохановской газеты «Завтра». Уже что-то, а проклинать и ругаться эти «патриоты» умеют.

В 1989 году, будучи одним из организаторов митинга, посвященного дню прав человека (10 декабря), я познакомился с Валентином Дмитриевичем Оскоцким, известным литературоведом, литературным критиком и публицистом, который в тот момент представлял «Апрель» (скоро он станет видным деятелем партии «Демократический выбор России» и членом правления Союза писателей Москвы). Валентин Дмитриевич произвел на меня (в то время я не был признанным писателем и членом союза) очень сильное впечатление своей эрудицией, убежденностью, красноречием, твердостью в отстаивании своих (наших) позиций (не так просто было договариваться в Мосисполкоме). Всего мы встречались с ним 2 раза и вот, много лет спустя я хотел получить о нем статью – воспоминание для «Золотого руна». Но, увы, недавние демократы были так заняты своими делами, так безразличны к недавним соратникам…

… Постепенно монолит стал давать трещины. Все труднее стало удерживать писателей в узде. Одной из первых таких трещин стал первый неподцензурный альманах «Синтаксис» (1959-1960), который издал, не скрываясь, Александр Гинзбург, будущий диссидент. Для издания требовалась не только необычайная смелость, но и огромное трудолюбие: напечатать на пишущей машинке и переплести, оформить несколько десятков экземпляров. А дальше размножали авторы, так что «Синтаксис» стал очень многотиражным для самиздата (200-300 экземпляров). Но вот что важно: в альманахе печатались только поэты (кроме одного прозаика) и альманах избегал политики. И пусть стихи принципиально отличались от советских, в них не было зализанных рифм и советским цензорам и редакторам они иной раз казались упадническими, декадентскими, в них часто не хватало наигранного советского оптимизма – какая разница? Кому могут мешать стихи?

В первом неподцензурном сборнике (всего было издано 3 номера) принимали участие: Генрих Сапгир, Игорь Холин, Всеволод Некрасов, Булат Окуджава, Александр Аронов, Эльмира Котляр, Нина Бялосинская, Иосиф Бродский, Дмитрий Бобышев, Евгений Рейн, Глеб Горбовский, Михаил Еремин, Сергей Кулле, Владимир Уфлянд,Михаил Ерёмин, Николай Глазков, Белла Ахмадулина, Александр Кушнер, Муза Павлова, Сергей Чудаков и другие. Но вскоре все закончилось. А.Гинзбург был арестован. Его, якобы, не стали судить за стихи. Умельцы из КГБ сшили для него уголовное дело, обвинив в подделке документов (2 года тюрьмы). Так начинался советский самиздат. Многие из будущих известных поэтов в «Синтаксисе» были опубликованы впервые. Это произошло за пять лет до Синявского и Даниэля, до тамиздата. Главное, лед тронулся. После «Синтаксиса» постоянно что-то издавали.

В 1978 году всего в 12 экземплярах вышел еще один очень громкий альманах, «Метрополь», в котором снова участвовала элита советской литературы: Владимир Высоцкий, Белла Ахмадулина, Андрей Вознесенский, Юз Алешковский, Евгений Рейн (которого по-прежнему не печатали), Генрих Сапгир, Юрий Карабчиевский, Юрий Кублановский, Василий Аксенов, Фазиль Искандер, Андрей Битов, Инна Лиснянская, Семен Липкин и другие. Оформляли альманах известные художники- оформители Борис Мессерер и Давид Боровский, а застрельщиками проекта выступили молодые на тот момент Евгений Попов и Виктор Ерофеев. Идея неподцензурного альманаха, конечно, была хороша, ну почему бы не щелкнуть по носу подлую власть, которая только и умеет, что запрещать, знает только одно слово «нельзя». Не станем сомневаться в чистоте помыслов участников. Тем более, что Белла Ахмадулина, Владимир Высоцкий, Василий Аксенов, многие, на тот момент были уже знамениты, им публикация в «Метрополе» ничего не могла принести, кроме неприятностей. Евгения Рейна и Генриха Сапгира упорно не печатали (Г.Сапгир печатался только в детских журналах и в 1965 году за границей; зато про него говорили: «У них в Питере был Бродский, а у нас в Москве – Сапгир»; Андрей Вознесенский называл его великим), им терять было нечего. И все же, все же, неисповедимы пути господни…

Подойдём с другой стороны. В 1979 году, когда разыгрался скандал вокруг «Метрополя», КГБ возглавлял хитрейший инквизитор Андропов. Он и Бобков (начальник 5-го управления, по интеллигенции) знали, что совсем подавить крамолу не удастся, а значит, задача была: локализовать. Самых опасных и непримиримых, вроде Солженицына и Гинзбурга (того самого, которому за «Синтаксис» дали два года (первый срок) и который составил «Белую книгу» по делу писателей А.Синявского и Ю.Даниэля), Войновича и Аксенова – вытолкнуть из страны; других, помягче и поподатливей – запугать, приручить, подкупить. Последнее, правда, далеко не всегда удавалось. Так вот, КГБ в этот раз перед лицом мира не жаждал крови. Е.Попова и В.Ерофеева «всего лишь» исключили из Союза писателей СССР. Относительно адекватный обмен на широкую известность по обе стороны железного занавеса.

Но нашелся еще один персонаж, руководитель московских писателей Феликс Кузнецов. Казалось бы, именно ему, за недоработку и за недослежку, должно было влететь по первое число, но, нет, время уже было не то, он всю эту историю умудрился обратить себе на пользу. Верноподданные и опричники всегда умудряются выигрывать. Он, казалось, чувственное удовольствие получал от бесконечных проработок. И, как сказал кто-то из участников:» благодаря «Метрополю», он стал залетать в такие кабинеты, в которых раньше и не надеялись побывать». И не без пользы для себя. Но самое интересное, один экземпляр этой «порнографии духа» (выражение Ф.Кузнецова), он оставил себе. Знал, что раритет, которому цены не будет. Портрет литературного генерала Ф.Кузнецова до сих пор вполне заслуженно висит в писательском доме по Б.Никитской улице.

Однако не один Ф.Кузнецов. В «процессе проработки» несознательных авторов «Метрополя» участвовали многие. Что удивительно, впоследствии все эти люди числились исключительно «демократами». А ведь что стоило промолчать! Ничего не сказать, промолчать всегда легче, чем совершить поступок, поддержать свободолюбивых коллег; но ведь бывают времена, когда и молчание – поступок. Позиция! Ровно так же происходило, когда «били» Пастернака. Да, за молчание не бьют, но все равно, спешили на трибуны! Так называемые демократы. Так может именно оттого у нас такая хилая демократия?

… В начале 1990 года я пытался выдвинуться на выборы народных депутатов РСФСР по Киевскому округу Москвы, на тот самый Съезд, который три года спустя расстрелял Ельцин. Моими конкурентами были Сергей Юшенков, впоследствии трагически погибший (убитый) в 2003 году и заместитель главного редактора журнала «Родина». Происходило это в Институте языкознания. Публика была очень демократически настроена и благожелательна и все только и говорили, что нужно победить Ф.Кузнецова – он тоже собирался баллотироваться по этому округу. В институте работал, понятное дело, исключительно гуманитарный народ, так вот, и десять лет спустя они все помнили и прямо-таки ненавидели Кузнецова. И несколько раз вспоминали про «
Метрополь». Совсем другое время, чем сейчас, демократическое. В конечном итоге победил тогда Сергей Юшенков, а Ф.Кузнецова очень крепко прокатили на выборах.

Прежде чем вернуться к альманаху «Метрополь», хотел бы затронуть еще одну тему, о русском ПЕН-центре. Как известно, писатели с давних времен занимались правозащитной деятельностью. В анналы истории навсегда вошли яркие выступления Эмиля Золя в защиту ложно обвиненного в измене капитала французской армии Дрейфуса (кстати, Э.Золя активно поддерживал А.Чехов) и Владимира Короленко в защиту ложно и подло обвиненного в ритуальном убийстве еврея Бейлиса.

В 1921 году в Англии впервые был создан ПЕН-клуб (от английских аббревиатур: поэты-эссеисты-романисты), который ставил своей главной целью защиту свободы слова, свободы прессы, борьбу против цензуры в любом виде, против диффамации и в защиту пишущих людей (писателей, поэтов и журналистов) везде, где они подвергаются репрессиям. Со временем в мире возникла широкая сеть национальных ПЕН-центров, практически во всех странах, а функции этих ПЕН-центров расширились: они стали бороться за права всех людей и против любых политических репрессий.

Русский ПЕН-центр по понятным причинам смог возникнуть только в 1993 году, но уже многие годы переживает кризис. Вернее, переживал, потому что в конце концов произошел раскол и сейчас ПЕН-центров, если я не ошибаюсь, в России целых четыре. Я не стану углубляться в спор о перерегистрации, хотя конфликт вокруг нее носит принципиальный характер. Дело в том, что в результате принятия нового (замены, подмены) устава русский ПЕН теряет связь с соответствующей международной организацией. Но сейчас я хочу сказать о другом: мало кто усомнится, что в нынешней России существуют политзаключенные (дело «Сети», «Нового величия», дело «о московских беспорядках» и ряд других). Казалось бы, Русский ПЕН (президент Е.Попов) должен бы защищать этих людей, но руководство Русского ПЕНа страдает показательной дальнозоркостью: политзаключенных оно предпочитает видеть исключительно где-нибудь на Украине, а то и вовсе в Африке. Это, а также позиция по Украине, и привело к выходу из Русского ПЕНа многих демократических писателей и к образованию отдельных ПЕН-центров в Санкт-Петербурге и в Москве (А.Архангельский, Л.Улицкая, С.Пархоменко, В.Шендерович). Любопытно, что президентом параллельного Русского ПЕН-центра (образованного в результате раскола) стал сподвижник Е.Попова по проекту «Метрополь» Виктор Ерофеев.

Выступал Евгений Попов. «Нет, я не жалею, что все происходило именно так, - говорил он задумчиво и без всякого пафоса. – Кем бы мы стали, если бы не «Метрополь»? Так бы и продолжали переводить с калмыцкого языка» (я не вел записей и передаю по памяти). Так вот оно что, фронда по расчету. Нет, конечно, не все. Бела
Ахмадулина искренно. И Высоцкий, и Вознесенский, и Аксенов…