"Эшелон на Самарканд": путешествие в ад"

«Эшелон на Самарканд» - третий большой роман Гузели Яхиной. Это исключительно, невозможно тяжелое произведение о неимоверных страданиях миллионов людей, о страшном голоде, в конце Гражданской войны поразившем Поволжье (в действительности не только Поволжье, но и Приуралье, и Западную Сибирь, и значительную часть Украины, и Казахстан, огромные территории с населением в 90 миллионов человек, т.е. бóльшую часть охваченной междоусобицей огромной страны), о миллионах смертей, о вымирающих селах, об обезлюдевших городах, о массовой беспризорности и гибели детей. Чтобы спасти детей, их эшелонами отправляли в Среднюю Азию, где был хлеб. Такие эшелоны, это, конечно, капля в море, но все же что-то, потому что ценна каждая жизнь. Вот и в романе речь преимущественно идет об одном таком эшелоне, который неимоверно медленно, в течение много недель, теряя детей, умирающих по дороге, и подбирая новых, тащится через земной ад, через голодную, страшную, вымирающую, потерявшую человеческий облик, страну.

Яхина – писательница сильная и мужественная, у нее, как написала Людмила Улицкая в предисловии к «Зулейхе…», кинематографический стиль, то есть, иначе говоря, натуралистический, она умеет и любит выписывать детали. Вот и перед нами, как в кино, разворачиваются подробные и страшные картины лихолетья. Достоверно? В основном, на- верное, да, насколько это возможно через сто лет. Яхина даже скрупулезно указывает источники. Иные подробности и детали кажутся мне излишними, отдельные эпизоды сомнительными, роман перегружен крупными планами, на долю читателя выпадает огромная психо-эмоциональная нагрузка. Это как экскурсия в Освенцим. Роман точно не для слабонервных. Это скорее не художественное произведение в чистом виде, а как определял Солженицын, художественное исследование или, может быть, точнее, художественно-историческое. Словом, это очень сильный роман на грани художественности и документальности, пересказывать и разбирать по мелочам его бессмысленно, тем более, что о нем писали многие значительные в литературе люди. Этот роман, если хватит сил и нервов, нужно читать. Но это с одной стороны. А с другой, читатель, который дотянет до конца, выдержит, не есть ли такой читатель мазохист? Как и сама писательница? Сколько потребовалось сил, нервов, душевной твердости, мужества, упорства, чтобы описать это страшное, запредельное бедствие?!Чтобы из нашего далеко погрузиться в страдание. Подчеркну, Яхина сама это все не видела. Она сначала детально изучала предмет, потом переводила его в художественную форму. Нужно ли было это делать? Наверное, да, потому что об этом нужно знать! Нельзя забывать! Да, нужно знать, нельзя забывать. Хотя бы для исторического суда. Но ведь есть и язык, и метод исторической науки, четкий язык цифр, целый ряд глубоких исследований, исторических документов. Подлежит ли художественному – именно художественному – исследованию то, что по сути представляет собой предмет исследования научного, философского. Наверное, да, подлежит, чтобы донести это страшное знание до читателя, до человека из другого времени, редко читающего исторические документы. Каждый говорит на том языке, который ему ближе. Но ношу на свои хрупкие плечи Гузель Яхина взвалила невозможную. Кстати, еще читая «Зулейху…», я обратил внимание, что Гузель Яхина избегает прямых философских обобщений. Подводит к ним, иной раз останавливается в полушаге, но окончательный вывод оставляет делать читателю или критику. Балансирует свою позицию, опасаясь обвинений в очернительстве, предпочитает оставаться чистым художником. Вот Солженицын не боялся перешагнуть этот барьер, дойти до конца, быть не только писателем, но и философом, мыслителем, обвинителем.

Интересное наблюдение. Игнатов из «Зулейхи…» и Деев из «Эшелона» - оба центральные герои – они ведь очень похожи: оба – убийцы (тот же Деев расстреливал отчаявшихся, потерявших головы деревенских баб на так называемом ссыпном пункте и маленьких беспризорников в «шоколадном вагоне), оба – фанатики и невольные служители зла (хотя он это не сознают) и оба добрые, по крайней мере не злые люди. Игнатов спасает Зулейху и ее сына, Деев – несколько сотен детей-беспризорников от верной смерти. Что же это за феномен такой? Проклятое время, безжалостные обстоятельства? Это обстоятельства заставляют убивать, освящают убийство, но не могут вытравить человеческое до конца? Иногда даже пробуждают в исстрадавшихся, усталых душах лучшее, что в них есть? Жизнь противоречива и сложна. И так же противоречивы и сложны, объемны у Яхиной герои. При этом почти всегда достоверны. Яхина – отличная портретистка.

… Да, проклятое время. Но ведь время – это всего лишь физическая, философская реальность, форма протекания физических и психических процессов. Содержание времени наполняют люди. Именно они делают время проклятым или счастливым. И вот большой и больной вопрос: почему в нашей стране с печальной закономерностью повторяются проклятые времена?

Бездомность и беспризорность были настолько распространены, настолько массовы (считается, что на территории будущего СССР в самом начале двадцатых годов было от 4,5 до 7 миллионов беспризорников, что легко объяснимо, так как количество жертв Гражданской войны составило, по разным данным, от 10 то ли до 17, то ли до 25 миллионов человек, причем военные потери составили не больше двадцати процентов от этого скорбного мартиролога), что нашли отражение и в советской (читай: в соцреалистической) литературе. Но там в духе соцреализма корни явления тщательно замалчивались, зато выпячивались успехи, действительные или мнимые; там речь в основном идет о перековке вчерашних беспризорников в настоящих советских людей. Словом, «Педагогическая поэма» и «Республика ШКИД» - это нечто совсем другое, никак не сопоставимое с «Эшелоном на Самарканд». Намного ближе к роману Яхиной и по сюжету, и по фактуре повесть А. Неверова «Ташкент - город хлебный», где голод, как и у Яхиной, главное действующее лицо.

Это было очень нелегкое и очень мужественное решение Гузели Яхиной писать этот тяжелый роман на пределе человеческих сил, обратиться к столь жестокой теме. Как бы ни оценивать роман, он, очевидно, очень важен: чтобы помнили, чтобы не забывали. Чтобы такое не могло повториться. Но также очевидно, что Яхина затрагивает только часть совершенно огромной и малоисследованной темы, только надводную часть айсберга. Ее роман о том, как вместе спасали детей бывший красноармеец Деев, бывшая монастырская воспитанница комиссар Белая, чекисты, белоказаки и басмачи (последний эпизод почти фантастичен). Но это одна сторона. А есть и другая: голод. Как и отчего огромную территорию и огромные массы людей поразил невиданно страшный голод. Эта вторая тема выходит за пределы романа. Понятно, что один роман не может вместить в себя все. Яхина концентрируется всего лишь на нескольких страшных эпизодах, но в основном на том, как спасали детей. Мы не можем ее упрекнуть, выбор темы, как и предыдущие романы Яхиной, свидетельствуют о ее немалом мужестве. Но, если нужно было спасать тысячи, сотни тысяч, миллионы детей, значит, произошла величайшая катастрофа. Мы знаем имя этой катастрофы: голод. Гузель Яхина показывает нам картины вымирающих сел. Показывает голодных людей, уныло бредущих вдоль железной дороги в поисках хлеба, показывает толпы страждущих. Но: отчего такой голод именно в ХХ веке? Ведь сопоставимого по масштабам бедствия ни разу не было в Российской империи в XIX веке, да и в XVIII веке, кажется, тоже.

Голод и мор встречались в истории человечества не раз и не два, но голод или голодомор 1921-1922 годов (в действительности это пик голода, а потому можно и расширить временные рамки, особенно с учетом региональных особенностей: 1920 – осень 1923 года) отличается тем, что у него (у них) были не только природные, но в первую очередь социально-политические причины. Как говорил в свое время нарком путей сообщения СССР и видный деятель сталинского режима Лазарь Каганович: «У каждой аварии есть имя, отчество и фамилия». Есть имя, отчество и фамилия и у голодомора 1921-1922 годов. И первая среди этих фамилий: Ленин.

Перечислим же главные причины голодомора, при том, что в научном сообществе не закончены и, видимо, никогда не закончатся споры об удельном вкладе каждого из этих факторов.

Гражданская война.
Политика военного коммунизма.
Засуха, захватившая обширные районы страны.
Общая разруха в стране, включая разруху в промышленности и в транспорте.
Прежняя административная система была полностью разрушена, новая создана только частично и не могла эффективно функционировать.
Общая отсталость сельского хозяйства на территории бывшей Российской империи.
Одномоментная ликвидация помещичьего землевладения.
Международная изоляция Советской России.

Как видим из всех перечисленных наиболее важных причин только одну можно отнести к природным. Но, увы, почва для голодомора была очень хорошо подготовлена, так что засуха пришлась на самую благоприятную для катастрофы почву. Обратим внимание и на то, что из оставшихся семи причин только одна уходит корнями в царское прошлое.

Гражданская война стала прямым и неизбежным следствием абсолютно незаконного, бандитского государственного переворота, совершенного партией (сектой) большевиков во главе с Лениным в октябре 1917 года при опоре на разложившиеся части армии, флота и на маргинальные слои населения. Между тем, с самого начала было очевидно, что вооруженный захват власти одной из партий (одной из наиболее экстремистски настроенных группировок) не может не вызвать широкое сопротивление как в России, так и на национальных окраинах недавней империи, то есть неизбежно поведет к гражданской войне. Но большевиков во главе с Лениным это не останавливало, с неизбежными огромными жертвами они не считались.

Для того, чтобы победить в Гражданской войне, где их поддерживало не больше 20% населения и где другие 20% активно выступали против, большевикам непременно требовалось перетянуть на свою сторону (частично нейтрализовать) основную массу крестьянства. И они добились этого своим чисто бандитским способом: призвали убивать помещиков, жечь и грабить усадьбы, захватывать помещичье имущество и землю. В результате крестьяне, в том числе и зажиточные, оказались повязаны кровью и грабежом. Далеко не все крестьяне, только их меньшая часть поддерживали большевиков, но, как правило, крестьяне в массе своей выступали против белых. Они опасались, что придется расплачиваться за грабежи и убийства помещиков.

Программа большевиков предусматривала национализацию земли и ликвидацию помещичьего землевладения, однако это теоретическое (грабительское на практике) положение обернулось сильнейшим ударом по сельскому хозяйству, потому что именно помещичьи хозяйства были более технологичными и высокопродуктивными. Крестьяне поделили помещичью землю, но далеко не всегда смогли ее эффективно обработать. То же происходило и в промышленности: экспроприация заводов и фабрик прямо вели к параличу управления и к разрухе. «Мир народам, землю крестьянам, фабрики рабочим», - провозглашали большевики, заманивая рабочих и крестьян на свою сторону, но все эти три лозунга обернулись кощунственным обманом.

Едва ли не с первых дней после захвата власти большевики стали проводить политику так называемого военного коммунизма. Отчасти эта политика оказалась вынужденной вследствие законного сопротивления и бойкота со стороны прежних господствующих классов и управленческого аппарата. Но только отчасти вынужденной. Политика военного коммунизма соответствовала идейным установкам большевиков и их вульгарному пониманию марксизма. Нужно понимать, в основной своей массе большевики были не слишком грамотные, а часто и вовсе малограмотные люди, утописты и догматики, слабо разбиравшиеся в экономике, но готовые к самым жестоким социальным экспериментам. Они верили, что можно одномоментно перейти к коммунизму, который легко «ввести» декретом или декретами.

Что же такое означала политика военного коммунизма? Это:

Полная централизация управления экономикой.
Национализация (фактически экспроприация) всей крупной, средней и большой части мелкой промышленности.
Государственная монополия на важнейшие продукты сельского хозяйства.
Продразверстка. У крестьян изымалась бóльшая часть производимой ими продукции. Но это в идеале, а в реальности многие продотряды осуществляли тотальное ограбление деревни, изымали нередко все зерно, а часто и посевной материал, тем самым провоцируя немедленный или будущий голод. Кстати, в условиях анархии очень часто грабежами занимались «дикие» продотряды. Крестьяне, в свою очередь, нередко оказывали вооруженное сопротивление, вся карта страны была покрыта расползающимися пятнами крестьянских восстаний. Наиболее известные крестьянские восстания того времени в России: Тамбовское, Западно-Сибирское, так называемая Чапанная война (восстание) в Поволжье, захватившее преимущественно Симбирскую и Самарскую губернии, и множество других. Крестьянские восстания жестоко подавлялись, тысячи восставших были казнены. Характерно, что именно территории, где были жестоко подавлены восстания крестьян, стали уже через год-полтора эпицентрами голодомора в Поволжье. Но было и еще одно следствие ограбления деревни: крестьяне сокращали площади посевов.
Запрет частной торговли и свертывание товарно-денежных отношений.
Уравниловка в распределении материальных благ. Но уравниловка относительная, потому что она носили «классовый» характер. Были, к примеру, введены карточки четырех категорий, так что для выходцев из ранее привилегированных слоев населения голод наступил чуть ли не с первых дней новой преступной власти.
Тотальное принуждение, в том числе интеллигенции, духовенства, аристократии, бывших собственников и других к тяжелому физическому труду. Для принуждения широко использовались армия и милиция. Одним словом, это была более жесткая политика, чем во время культурной революции в Китае, но несколько более либеральная, чем в полпотовской Кампучии. И все это происходило на фоне Гражданской войны.

По существу, это была безумная попытка немедленного построения коммунизма, как эти люди его представляли, их вдохновляла сумасшедшая вера в то, что подобными методами можно «загнать человечество в счастье». Понятно, что недавние высшие слои общества к «человечеству» они не относили. Эти люди подлежали уничтожению. Наверно, это была самая большая утопия, которая когда бы то ни было рождалась в головах людей. Их идеалом было плановое хозяйство, превращение страны в единую фабрику, головная «контора» или «мозг» которой из центра управляет всеми хозяйственными процессами. Как с сарказмом писал по этому поводу Николай Бердяев: «Большевизм есть рационалистическое безумие, мания окончательного регулирования жизни, опирающаяся на иррациональную народную стихию». Но то Бердяев. Между тем Ленин и его бесовская команда были полны решимости довести свой безумный, противоречащий всей истории человечества эксперимент до конца. В программе, принятой в 1919 году на VIII съезде РКП(б) была утверждена идея о немедленном построении бестоварного социализма путем замены рыночной торговли планомерным, организованным в общегосударственном масштабе распределением продуктов.

Для управления всем народным хозяйством страны по проекту Юрия Ларина (Лурье) был создан Высший совет народного хозяйства (ВСНХ), вначале в Российской Советской Республике в 1917 году, за ним в других республиках и в СССР сразу после образования последнего. Это был тот самый «мозг», управлявший всей советской экономикой. Возглавлял ВСНХ в период военного коммунизма А. И. Рыков, но главным идеологом ВСНХ, вдохновителем, креативщиком и при этом доверенным лицом Ленина в ВСНХ оставался Юрий Ларин. Вот как писал о нем другой деятель революционного движения, экономист и публицист Н.Н. Суханов: «… лихой кавалерист, не знающий препятствий в скачке своей фантазии, жестокий экспериментатор, специалист во всех областях государственного управления, дилетант во всех своих специальностях». А вот что писал Ричард Пайпс, историк, философ, советолог и экономист, блестящий знаток российской и советской истории: «… этот полупарализованный, страдавший страшными болями инвалид, мало известный даже специалистам, может по праву считаться автором уникального в истории достижения: вряд ли кому-нибудь еще удавалось за невероятно короткий срок в тридцать месяцев пустить под откос экономику великой державы».

Вопреки всему, чему нас учили, а я учился в советской школе, Ленин не был всесторонне мудрым и образованным человеком и едва ли много понимал в экономике. А потому в первые 2-3 года после Октября безраздельно доверял неудержимому прожектеру и социальному экспериментатору Ларину, который выступал за полную ликвидацию денежного обращения, за скорейший насильственный переход к распределению благ, против коммерческого расчета и свободы торговли. То есть за исключительно командно-административное управление экономикой с помощью неограниченного (революционного!) насилия. Увы, не один Ларин стоял на подобных позициях, большевистская власть представляла собой сборище дилетантов и утопистов, не имевших никакого опыта государственного управления. Но это очень характерно: чем меньше в чем-то разбирается человек, тем смелее он борется за дело. Эта система, о которой они мечтали, основанная исключительно на насилии и распределении, и называлась коммунизмом. Да ведь если кто помнит, и в 60-е – 70-е годы, пока химера не совсем умерла, коммунизм представлялся как безденежное, основанное исключительно на распределении общество. То был сон разума, великая, но и чрезвычайно дурная утопия, одно из самых разрушительных учений, которые когда-либо возникали в истории.

Результаты военного коммунизма и Гражданской войны не заставили себя ждать. Но, полагаю, эффект военного коммунизма на экономику, вернее, на ее разрушение, значительно превосходил влияние войны. Ведь очевидно, что мировая война совсем не имела таких разрушительных последствий.

Вот итоги политики военного коммунизма: к 1921 году промышленное производство снизилось в 3 раза по сравнению с 1917 годом, производительность труда (уже к 1920 году) по сравнению с довоенной упала до 18%, то есть больше, чем в 5 раз. В сельском хозяйстве дела обстояли не намного лучше: к 1920 году (настоящий голод был впереди!) производство зерновых снизилось примерно в 2 раза.

Вот такая замечательная картина: в 1917 году кучка авантюристов, обманув неграмотную, темную массу, захватила власть и начала свой садистский эксперимент по построению коммунизма в одной отдельно взятой и отнюдь не самой передовой стране. И – наступил голодомор!

Люди моего поколения помнят, что происходило в Камбодже-Кампучии во времена верховного коммуниста Пол Пота. Но ведь и в России-Советском Союзе происходило нечто подобное. Нет, нельзя говорить о прямых аналогиях, но – очень похоже! К счастью, мы этого не застали. В учебниках писали про голод, но никогда – про его причины. Читать нужно было между строк. Но между строк читать умели единицы. Однако, главное, эксперимент не удался и оттого относительно быстро перешли к НЭПу (все-таки Ленин был прагматиком), то есть к прежней рыночной экономике, но в значительно ухудшенном и усеченном варианте.

Но вернемся к военному коммунизму. Спад в промышленности и паралич торговли, обесценение денег, нарушение нормальных товарно-денежных отношений, все вело к тому, что в учебниках называлось «ножницами цен» - цены на промышленные товары выросли многократно и крестьянам стало невыгодно производить продовольствие на продажу. К тому же, продразверстка. Она была введена большевиками в первые недели своей власти и сразу ударила по деревне. Но по мере того, как в городах нарастал голод, продотряды стали лютовать с особенной силой. И продотрядов становилось все больше: от центральной власти, от местной, и просто бандиты. Крестьяне сопротивлялись, но крестьяне, как известно, не могут объединиться в масштабах страны; деревня подверглась полному разорению, не стало стимулов засеивать поля на продажу, да часто и нечем стало засеивать, потому что изымали даже зерно для посева. Так стремительно и последовательно раскручивалась спираль голода. А голод, как известно, приходит не один. Вслед за ним пришли его вечные спутники, тиф и холера.

Этих двух главных причин – Гражданской войны и политики военного коммунизма – было достаточно, чтобы наступил голод. Но засуха, захватившая обширные районы страны с совершенно разрушенным хозяйством и управлением, решительно усилила эффект.

Засухи и неурожаи в Российской империи повторялись регулярно. Но – никогда в XIX веке не было такого голодомора. Возьмем для сравнения большой голод 1891 года. Как отмечают ученые, в голоде 1891 года, кроме засухи, сыграли роль крайне низкий уровень агротехники в крестьянских хозяйствах (в помещичьих он был существенно выше), «земельная теснота», то есть малоземелье во многих крестьянских хозяйствах и общинное владение землей, что служило сильнейшим тормозом в развитии сельского хозяйства. Распространению голода (в умеренных размерах) способствовала и неповоротливость государственной бюрократической машины. Однако, несмотря на все это, в 1891-1892 годах практически не было смертей непосредственно от голода. Государственная администрация и земства, хотя действовали не всегда эффективно, а нередко запаздывали, иногда мешали друг другу, сумели снять остроту голода. Избыточная смертность в эти годы (1891-1892) составила примерно 400 тысяч человек, это тоже не мало, но эта смертность в основном стала следствием сопутствующих голоду эпидемий тифа и холеры. В последующие годы благодаря столыпинской реформе «земельная теснота» существенно уменьшилась, община распалась, уровень агротехники в крестьянских хозяйствах пусть и не существенно, но вырос. Тем не менее, в 1921-1922 годах случилась небывалая катастрофа. В этот момент захваченное авантюристами государство лежало в руинах, на западе и на востоке шла война, большевистская бюрократия среагировала очень поздно и действовала крайне бестолково (вспомним описанный Г. Яхиной ссыпной пункт, где пропадала значительная часть изъятого у крестьян продовольствия, и несколько других эпизодов), транспортная система страны была разрушена вследствие неграмотного военного управления железными дорогами, а земства, то есть местное самоуправление, которое сыграло решающую роль в борьбе с голодом в 1891-1892 годах, упразднено большевиками. Добавим сюда и международную изоляцию, ставшую следствием Октябрьского переворота. Международная помощь все-таки оказывалась, но с опозданием и помимо советского правительства, Лигой Наций, Американской организацией помощи (АРА), которую возглавлял будущий президент США Герберт Гувер, Чехословацкой республикой и частными жертвователями (впоследствии многие из тех, кто участвовал в организации помощи или работал в иностранных благотворительных организациях, подвергались репрессиям). Словом, все карты сошлись: политика военного коммунизма, Гражданская война и засуха – результатом голодомора в Поволжье и в других регионах страны стали более 6 миллионов умерших и массовая беспризорность. Следует отметить, жертв было бы несравненно больше (по некоторым расчетам до 20 миллионов), а голод продолжался бы еще годы, если бы не международная помощь. Голодомор снова повторился в 1932-1933 годах в Украине, Казахстане, в благодатных районах Центрального Черноземья и Северного Кавказа, в Южном Урале и Сибири вследствие коллективизации и нового ограбления деревни, то есть это снова будет рукотворный голодомор – он унесет в общей сложности от 6 до 8 и более миллионов жизней. Но это событие выходит за пределы нашего анализа.

Теперь обратимся к цифрам. В период Гражданской войны общие потери населения, включая военные, умерших от голода и эпидемий, жертв красного (более 1,2 миллиона, некоторые пишут о 2-х миллионах) и белого (от 120 до 300 тысяч; в это число входят и жертвы интервентов, и разных национальных военных формирований) террора, и косвенные жертвы (не родившиеся) составляют от 10 до 25 миллионов человек, при этом собственно военные жертвы не превышают 20% от этого числа. Но цифры эти не точны, никто не вел точный учет, а статистические органы по большей части в эти годы не работали. Такова цена большевистской авантюры и соответственно большевистского эксперимента на его раннем этапе. Для сравнения, все безвозвратные потери Российской империи в ходе Первой мировой войны не превысили 1 миллион человек.

Вернемся к роману Гузели Яхиной. Как видим, он представляет собой всего лишь очень маленькую, но вместе с тем проникновенную, трагическую и очень живописную деталь в огромном пазле российско-советской истории периода Гражданской войны. В романе почти ничего нет о событиях, предшествовавших голоду и о причинах, породивших голод. Но не стоит обвинять писательницу ни в обелении истории, ни, наоборот, в очернительстве. «Эшелон на Самарканд» всего лишь художественное произведение, а не исторический труд и не докторская диссертация со всеми ее причинно-следственными связями. Я надеюсь, что вдумчивые читатели, прочтя книгу Яхиной, серьезно задумаются о нашей истории, задумаются над тем, что же послужило причиной того эшелона, о котором так подробно и трогательно рассказывает писательница. О природе добра и зла в нашей истории. О её законах. Спасибо ей за это.