Елена Крюкова. Высокий обман и низкая правда

“Эксперимент” Леонида Подольского - собственно, сама по себе книга-эксперимент. Рассказать о политических перипетиях в художественной форме так, чтобы читателю была предъявлена правда жизни в наиболее убедительном (и узнаваемом!) формате, и одновременно соблюсти законы романного жанра, где – герои, интересность повествования, выстроенность сюжета и композиции – задача не из легких. 

Автору удалось справиться с ней. 
В первую очередь “Эксперимент” ставит читателя лицом к лицу перед проблемой политической истины: что она такое – закулисье, сплетение всевозможных интриг или жестко, четко рассчитанное и выверенное действие, - да и существует ли эта истина вообще? Может быть, вся политика – один грандиозный обман, и, чем ты выше располагаешься на иерархической политической лестнице, тем удобнее тебе делать эксперимент – над отдельно взятым чиновником, отдельно взятым городом, и – шире – над несчастной страной, донельзя уставшей от вереницы исторических жестоких экспериментов? 

Над губернатором провинциального русского города, Геннадием Михайловичем Садальским, повис дамоклов меч замысленного вышестоящим начальником политического опыта. В областном городе подначальной Садальскому губернии управленцы центра, заковавшие страну в железные цепи единовластия, задумали провести эксперимент хитрого “насаждения” демократии. 

“В Госдуме всё ещё спорили, всё оттачивали формулировки нового закона. Оппозиция сначала стояла насмерть против эксперимента. Прирученная, одомашенная, она предпочитала кормиться из рук, а не добывать пищу в жестокой конкурентной борьбе. Но потом по просьбе администрации изменила позицию на все сто восемьдесят градусов. Вице-спикер Жириновский даже объявил себя соавтором идеи эксперимента. Вспомнив молодость, в пылу споров он едва не оттаскал за волосы оппонентку из КПРФ. Ради эксперимента последний из могикан девяностых, не считая человека похожей судьбы, бумажного коммуниста Зюганова, даже почти поклялся – оставить болотную Думу, захваченную новой КПСС, и выставиться в губернаторы. Словом, в Госдуме ожесточённо спорили, пытались подсчитать дебет и кредит и вывести сальдо; ждали, куда качнутся качели, не изменится ли что в тандеме; они, как всегда, опаздывали, а в области – процесс пошёл...”

Текст романа недвусмысленный настолько, что в нем оставлены даже живые имена политиков; а вот исполнение задумки властей настолько двусмысленно, опасно, так соединяет в себе жестокую насмешку и жесткую, без правил, игру, подставу и фикцию, стратегию безвыходности и тактику “кнута и пряника”, что понимаешь: Подольский замахивается на “святая святых” не только недавней, но и нынешней политической ситуации в России.

В провинциальном городе ошалевший от чувства “разрешенной сверху” свободы губернатор снижает цены на продукты, разрешает провести гей-парад – доказательства реформ налицо. “Геи и лесбиянки, со скандалом изгнанные из Москвы, съезжались в областной центр, щедро сорили деньгами, в благодарность к руководству области обещали устроить особенно пышное и красивое зрелище. (...) Никогда, пожалуй, со времени войны не звучала иностранная речь так часто на улицах тихого провинциального центра. «В этом областном городе вновь возрождается российская свобода», – гордо заявлял известный телеасс, никогда не скрывавший свою нетрадиционную ориентацию, проделавший ради ренессанса российской свободы путь в несколько тысяч километров...” 

В разговоре с политтехнологом Эдуардом, что хитроумнее самого Одиссея и Остапа Бендера, Садальский пытается выйти на обсуждение соотношения в обществе демократии и патриотизма. Тема этой беседы отнюдь не нова для русского человека – нынче она всего лишь вариация традиционной тематики “духовной войны” славянофилов и западников, Чаадаева и Леонтьева. Но почему-то именно теперь, на сломе времен, в пылу новых общественных движений, не кровавых, как революция и гражданская война, но не менее жестоких, эта тема получила новый импульс к развитию: 
“– Нет у нас ни демократов, ни патриотов, – с усмешкой отвечал Эдуард. – Есть люди, которые возомнили себя демократами или патриотами. В стране, где нет демократии, не может быть настоящих демократов. Демократами не рождаются, демократами становятся. Наша ментальность – большевизм. Что касается патриотов, помните Льва Толстого: «Патриотизм – последнее прибежище негодяев». Классик, надо думать, имел в виду не любовь к Родине, а идеологию ксенофобства.
– А кто же у нас есть? – недовольно поинтересовался губернатор.
Путаница в головах – вот это у нас есть...”
     Грядут выборы. Губернатора или переизберут, или выберут на новый срок. Вовсю стараются политтехнологи. А в городе события внутри экспериментального пространства тем временем идут своим чередом. После гей-парада – парад “ночных бабочек”. Проститутки выходят на улицы и площади и громко заявляют о своих правах. 
Однако в сердцевине эксперимента затаилась коварная червоточина. “Получалось, что вместо того, чтобы протестовать против вездесущей несправедливости и ущемления прав, люди буду проводить демонстрации в областном центре против долгой очереди, которая лишь отчасти возникла по вине местных чиновников. Они, эти чиновники, только ловят рыбу в мутной воде, озлобляя народ, но ведь не они же виновны изначально. Выходит, свобода в области грозит обернуться против самой себя. Не на то ли и было рассчитано? Не для того ли и был затеян эксперимент? Рейтинг губернатора Садальского, взлетевший благодаря его, Эдуарда, усилиям, грозил обрушиться, и тем сильнее, чем позже состоятся выборы”. Змея, которая ловила свой хвост, в результате укусила сама себя слишком больно. 
     И вот на политической предвыборной сцене вознимает “актер погорелого театра”, провинциальный трагик Соловей. Как некий Рейган, он метит во власть, и в имидже гонимого пытается предстать перед политиками и перед электоратом. Заявлены предвыборные теледебаты между двумя “претендентами на престол” - Садальским и Соловьем. Садальского подговаривают сорвать в самом начале программу эффектного прилюдного спора. Он кладет руки на плечи сопернику и медленно выцеживает: “Область вести – не мудьями трясти”. Что тут начинает твориться! Возмущенный, лишенный остросюжетного зрелища народ бьет стекла, стреляет, изображает на улицах скромного провинциального города почти революцию. Народ резко и сразу возненавидел их обоих, и Садальского и Соловья. 

     Срыв замысла? Провал эксперимента? 
     Или все так и было задумано коварными властями, там, наверху?
     После срыва выборов губернатор по закону остается на своем рабочем месте. Правда, это ненадолго. “Дни губернаторства Геннадия Михайловича Садальского были сочтены. Он, не чаяв, волей судьбы угодил в реформаторы и не оправдал доверие – теперь ему предстояло заживо уйти в небытие вместе с несостоявшейся и немилой его сердцу реформой”. 
     Всей стране – а не только отдельно взятой области! - наглядно показано и жестко доказано: у нас нет и не может больше быть губернаторских выборов. Жесткая вертикаль власти! И более ничего. Во имя блага и процветания народа, конечно же, - а кого же еще? 
     В финале романа появляется таинственная фигура. Политолог Станислав Евгеньевич Белкин. Философ, близкий к кремлевской элите. Тайный “двигатель” и запускатель необратимых общественных процессов. Социум – не аморфная каша, его варят и стряпают живые люди. Тайный идеолог эксперимента Белкин – на трибуне, он снова говорит речь – одну из тысячи своих политических речей. А из зала к нему направляются две фигуры, чем-то неуловимо похожие на растоптанных в “нью-революшн”, в руинах погибшего в зародыше “эксперимента” Садальского и Соловья... 
     Жизнь продолжается. Политика берет реванш за вчерашнее поражение. Кукловод дергает своих кукол за веревочки. Обман торжествует. 
     Задаешь себе вопрос: неужели у нас все настолько обречено, что бессмысленно даже задавать вопросы? И думать, напряженно и бесполезно думать о пути, которым мы пойдем завтра?
     Если пойдем... 
     Роман Леонида Подольского не дает ответов на вопросы. Он говорит и показывает. Он делает больно вашему социальному чувству. Он беспощадно обнажает и демонстрирует то, о чем не принято говорить вслух в “приличном обществе”. Он заставляет задуматься о своей собственной роли в этом театре чудовищных политических теней. 
     О вашей роли. 
     Или – о вашей подлинной судьбе?