На одном из Международных кинофестивалей демонстрировался российский документальный фильм под диким и абсурдным названием – «ХОЛОКОСТ – ЭТО КЛЕЙ ДЛЯ ОБОЕВ?». Вас может потрясти такое оскорбительное название. Все дело в том, что съемочная группа документалистов перед съемкой картины провела опрос среди молодежи: знают ли они, что такое Холокост? Одна из девушек-студенток бойко ответила: «По-моему, это клей для обоев». Создатели фильма организовали ей поездку в антифашистский музей – Освенцим. Увидев картины ада и поняв, что такое Холокост, девушка в слезах упала на колени, прося прощения за свою глупость и невежество.
Я рассказываю этот эпизод для того, чтобы стало понятным, насколько своевременна и актуальна книга Леонида Подольского. Ведь современная молодежь, к сожалению, ничего не знает или имеет весьма смутное представление о тех проблемах, которым посвящен роман. Тема государственного антисемитизма в СССР, проблема Холокоста – белые пятна в сознании современных молодых людей.
Книга Леонида Подольского восполняет лакуну исторического и нравственного невежества.
Теперь непосредственно о книге Леонида Подольского «Идентичность».
Когда-то великий польский поэт Юлиан Тувим произнес пронзительные слова: «Я – еврей, но не по крови, которая течет в жилах, а по крови, которая течет из жил!». Мне думается, что роман «Идентичность» написан именно такой кровью, текущей из жил. Его герой в какой-то мере и впрямь автобиографически идентичен автору, и по имени, и по профессии. Но все-таки это собирательный образ человека, оказавшегося на пути Истории. Истории жестокой и трагической. И эта тема автором глубоко выстрадана. У ленинградского поэта Александра Гитовича есть такая строка: «А мне чужих стихов не надо, мне со своими тяжело!». Имелось в виду, что писатели не любят читать чужие произведения, даже из подаренных книг. Я, к счастью, не принадлежу к этой категории. И проглотил роман Леонида Подольского залпом, за одни сутки. Эта замечательная книга мне показалась двухжанровой. С одной стороны семейная сага, с другой – социально-исторический роман. И если личная, бытовая линия ведется психологически проникновенно, то историческая обретает порой черты публицистического трактата. Моя претензия в том, что историко-публицистический пафос порой захлестывает личностную, родовую линию. Политических факторов и социальных терминов так много, что получается перенасыщенный раствор. Комментарии и справки занимают чуть ли не половину книги. Но признаюсь, читать эту справочную энциклопедию так же захватывающе интересно, как сам текст романа,в котором, в частности, фигуры вождей – Хрущёва, Брежнева, Горбачёва, Ельцина –то анализируются всерьёз, то подаются гротескно-иронически,как расписанные матрёшки на блошином рынке.
Взыскующий авторский взгляд окунается и в пучину ветхозаветных преданий, где живут мудрый Соломон, жестокосердный Ирод и звучат вещие псалмы Давида. Здесь и картины героической еврейской истории – Маккавеи, Бар-Кóхба, Мосада, и трагическая российская история – дело Бейлиса, черносотенные погромы и фальшивки типа «Протоколов сионских мудрецов». Особенно обжигает близкая история недавних десятилетий – «Дело врачей», разгром «Еврейского антифашистского комитета», уничтожение театра Госет, убийство Соломона Михоэлса, гонения на «космополитов».
Но эта книга не только об истории еврейского народа и генетической тяге к земле праотцов, но и книга о любви к России, к ее истории, природе и культуре.
Поэту для написания стихотворения нужно немного – фантазия, интуиция, воображение, прозаику гораздо больше – глубокий жизненный опыт. И такового у Леонида Григорьевича предостаточно – он и врач, и кооператор, и политик, и финансист, и риэлтор. Но главное – он талантливый писатель и мудрый философ. Историческое взаимодействие русских и евреев со всеми оттенками их отторжения и взаимопритяжения – поле его исповедальных размышлений. Он идет навстречу читателю с открытой душой. Но как предупреждал прозорливый Фридрих Ницше: «Чем шире мы раскрываем руки для объятий, тем больше у нас шансов быть распятыми». И это хорошо понимает автор.
Я уверен, что роман «Идентичность» - яркое и неординарное событие на ниве отечественной прозы. Сквозь всю книгу проходит мучительная и трагическая тема Холокоста. Поэтому, я думаю, будет правомерно завершить мое выступление стихотворением на эту тему – «Дробицкий яр». Хочу только предварительно заметить, что на эти стихи композитор Литвинов написал щемящую кантату для солиста, хора и симфонического оркестра, которая исполняется в дни поминовения, как пронзительный реквием на месте событий.
Зиновий Вальшонок
ДРОБИЦКИЙ ЯР
Увалы Дробицкого яра
огнем осеннего пожара
испепеляющее горят.
В траве и ветках дикой груши
парят расстрелянные души,
горюют, молятся, скорбят.
Вот этот кустик цвета меди
носил когда-то Мендель,
он был сапожник и трепач.
Тот одуванчик на полянке
никто иной, как ребе Янкель,
веселый харьковский скрипач.
В ромашке – призрак человека:
библиотекарша Ревекка
вдыхает солнечную пыль.
А там, в круженье листьев прелых,
танцует вечный танец «Фрейлехс»
босая девочка Рахиль.
«Жи-ды!..» - предатели орали,
когда толпу фашисты гнали
сюда, за тракторный завод.
Людей в евреях отрицая,
толкали в яму полицаи
калек, и старцев, и сирот.
Как вещий символ катастрофы,
мать восходили на Голгофу,
собой прикрывши малыша.
Хор автоматов монотонно
отпел библейскую Мадонну,
мольбы и выкрики голуша.
Я – тот малыш. И невидимкой
лежу с убитыми в обнимку
в том окровавленном яру.
С презрительной нашивкой «юде»
среди затравленного люда.
Я – мертв… И дважды не умру.
Давным-давно все это было…
Но черносотенного пыла
не охладили реки слез.
Не жаль погромщикам усилий,
чтоб в старом эйхмановском стиле
еврейский разрешить вопрос.
На склонах Дробицкого яра
от оружейного угара
еще туманится роса.
И тридцать тысяч монолитно,
как поминальную молитву,
возносят к небу голоса.
