Вообще-то приступы смеха – это не то, чего читатель ждет от эпической и лапидарной прозы Леонида Подольского. Прежде всего – анализа того, что в течение последних десятилетий – последнего столетия (?) – происходит с Россией. Что и составляет суть писательского вклада Подольского в российскую литературу. Писатель, конечно, помнит об отдельном человеке, человек вроде бы стоит у него на первом месте, но за спинами героев у Подольского всякий раз в прицеле общество. Несовершенное, заблудившееся в истории, противоречивое.
Вот и новая книга Подольского «Судьба». Она включает шестнадцать разных произведений, но все они гармонично образуют единое целое, обращены к главным вопросам бытия.
Подольский начинал не с художественных текстов, он начинал с медицины. Окончил медицинский институт, потом аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию, пробовал себя в политике, в бизнесе и все-таки пришел к прозе. Это не завершение эксперимента. Это, пожалуй, главный «Эксперимент». Роман 2010 года, впервые опубликованный в журнале «Москва».
«Вся наша политика – буря в стакане воды. Истина в том, что наш русский социализм был плох, даже отвратителен, но олигархический капитализм ничуть не лучше. Система опять работает против народа».
Роман «Эксперимент», одновременно сатирический и публицистический, остроумный и насыщенный юмором, можно бы много цитировать, но, пожалуй, приведенная выше цитата в наибольшей степени характеризует взгляды Подольского, его размышления и его писательское кредо, восходящее к классической традиции.
А вот повести: «Судьба», давшая название книге, «Лида», «Сказ про Илью» – в них много общего: сконцентрированная «свинцовая мерзость» и до-, и постреформенной жизни, трагические судьбы, бессилие перед властью «маленьких» людей, главных героев повествования. А рядом повесть-притча «Потоп», написанная Подольским еще в восьмидесятые, на переломе – в ней как будто нет главного героя, вернее, в роли главного героя выступает оболваненный, обманутый народ, испытывающий восторг и страх перед властью. Страх настолько силен, что люди готовы скорее умереть, чем попытаться оказать сопротивление власти, вождям. Это же чувство страха перед властью – еще советской – перекочевывает у Подольского из повести «Потоп» в рассказы «Московские каникулы» и «Вялотекущая шизофрения», обильно приправленные сарказмом и юмором. Недаром Подольский как-то выразил свое ощущение: «Когда я описываю действительность, мне иногда кажется, будто я описываю сумасшедший дом».
А рядом – пронзительно светлый, лирический рассказ «Воспоминание» и замечательный, проникнутый легкой мистикой рассказ о художнике и о силе искусства, «Посвященный».
Прикованные к социальным экспериментам, герои Подольского корежат не только социальные слои и классы, но и язык: ЗПС, СЭЗ, ИНО, ООО, КТА. Следуют расшифровки: зона политической свободы, свободная экономическая зона, индекс несбывшихся ожиданий, отсутствие оптимистических ожиданий, коэффициент телевизионной активности.
В рассказах, вошедших в книгу «Судьба», писатель создает целую коллекцию запоминающихся типов. Вот одинокая старушка, доживающая жизнь в горьком одиночестве:
«– Пусть вас положат в больницу.
– Боюсь я в больницу. Из больницы прямо на кладбище».
А вот в аэропортовском ожидании встречаются двое знакомых, пьют коньяк и говорят о жизни. Один летит в Египет, другой – в Таиланд, посмотреть на тамошнюю жизнь из усталой, растерявшей веру страны, которую перекрутило:
«– Всю страну перекрутило. Люди устали от политики… и еще больше от политиков. Все устали. Всем и так все ясно. При большевиках страна копила силы, интеллигенция ждала часа – и что? Пар вышел в свисток».
И еще, старик и доктор:
«– У вас никого нет? – Сын. Четыре года не приходит, ждет, пока умру. Ему не до меня».
И еще двое. Конец восьмидесятых:
«– Ты, Миша, от ума глуп, а я – от глупости умен. Накось, ешь воблу.
– Хочешь, в бичи пойдем? Ты пойми, Петрович, сущности в тебе нет. Государственный батрак на производстве.
– Какая такая сущность, – отмахивается Петрович. – План есть, премия, сыт, одет, опять же лозунг текущего момента.
– А душа, душа?
– Да ты никак про Бога, – желтозубо ухмылялся Петрович. – Так я это… атеист. Накось, ешь воблу».
Много ли среди этих жителей тех, кто не утратил желание понять смысл происходящего? Кто откроет себе и другим правду? Кто знает куда идти?
Сказано же, куда: «В Гор. А из Гор в Упр, а из Упр в Хоз, а из Хоз в Фин, а из Фин…»
Прозу Подольского нельзя назвать легкой, хотя написана она очень легким, даже изящным языком. В книге «Судьба», как в зеркале, отражается судьба автора, эпизоды его жизни и его размышлений складываются по крупицам в калейдоскоп. Только отражения все время разные, не похожие друг на друга – в лирической повести «Писатель», вошедшей в рецензируемую книгу, и в монументальном романе «Идентичность», опубликованном год назад.
