«Застой и распад всегда начинаются изнутри…»

Л.Подольский

Леонид Подольский предложил читателю роман-эпопею «Распад», граничащую по жанру и с идеологическим романом (как тут не вспомнить «Катастройку» Александра Зиновьева или написанный явно по зиновьевским лекалам «Демгородок» Юрия Полякова).

Это ключевое и трагическое для нашей страны слово РАСПАД мы не случайно встречаем в книге Дмитрия Быкова «Время изоляции»: 1951-2000 годы» (М., 2018): «… когда… главный конфликт- противостояние двух ситчиков, в этот момент как-то поневоле начинаешь задаваться вопросом: а не есть ли это уже знак распада?... понятно, что есть разные приметы у конца империи».

Подольский исследует истоки исторически подготовленного распада огромной страны. Свой вариант ответа на этот больной для всех, без исключения, россиян старшего поколения вопрос уже дали Альберт Лиханов в романе «Сломанная кукла», Павел Кренев в повести «Огневой рубеж сержанта Батагова», Анатолий Рыбаков в «Детях Арбата», Василий Аксенов в «Московской саге», Булат Окуджава в «Упраздненном театре», Наталья Батракова в дилогии «Площадь Согласия».

Оригинален жанр книги- это не просто очередной вариант семейной саги, пропущенной через рифы и бури отечественной истории ХХ века, когда почти в каждой семье были свои мученики и репрессированные, расстрелянные, сосланные и прошедшие лагеря, а своеобразный жанр-кентавр семейной саги с философским и производственным романами. Роман-эпопея в трех частях надолго погружает читателя в бесшумные бури научного мира, в котором правят бал тщеславие и зависть, псевдолидеры и искренние энтузиасты, неизменно проигрывающие карьеристам и интриганам. Читателям старшего поколения  этот мир, полный интриг и тайных амбициозных противостояний, известени и по прогремевшему в свое время роману И.Грековой «Кафедра».

Но Леонид Подольский поставил перед собой более сложную задачу: он убедительно демонстрирует, как постепенно, год за годом, в нерушимом и сильном, на первый, но невнимательный взгляд СССР шли необратимые процессы- «распадались идеология, прежние ценности, остатки веры, миф о едином советском народе». В центре романа- герои разных поколений. Автор показывает ситуацию в науке и стране с точки зрения аспиранта, заведующего лабораторией, начальника комитета в Министерстве и простого деревенского старика.

Из сносок к этому роману можно составить целую энциклопедию научной и общественной жизни не только СССР, но и Европы- в размышлениях героев всплывают имена немецкого ученого-патолога Рудольфа Вирхова и немецкого естествоиспытателя, врача и философа Людвига Бюхнера, печально известная Павловская сессия (1950), после которой известных ученых обвинили в идеализме и субъективизме.

Автору удалось изобразить несколько весьма распространенных в научном мире типажей: профессора-интеллигента дореволюционного образца («Андрей Платоновоич Бессеменов- щуплый, седой, с архаичной бородкой и бакенбардами, выдававшими в нем чужака, человека из иного времени, иных принципов и иной культуры…»), профессора новой советской формации, способной, но беспринципной карьеристки (Евгения Марковна Маевская- «грузная женщина, с бледным усталым лицом, набрякшими веками»), профессора-бездаря и завистника  (Николай Иванович Шухов- «ничем не примечательный, похожий на жердь, блеклый мужчина в сером, уже не молодой, со сдавленным с боков, как у камбалы, лицом»). Умение точными, выразительными деталями набросать запоминающийся образ героя отличает прозу Подольского, работающего в лучших традициях критического реализма с его особым вниманием к психологии героя и тонко прописанной портретной характеристикой.

Первая часть «Распада» посвящена Евгении Марковне Маевской- ее карьере и напряженной борьбе с коллегами в институте и академии, жертвами которой становятся не только аспиранты, но и профессора.

Главный герой второй части- молодой ученый Игорь Белогородский. Подробно описывается его личная жизнь: неудачная короткая женитьба на горячей и сексапильной полуиспанке Анджеле и затянувшейся роман с мягкой, уступчивой красавицей Лидой («Лида была красива плавной, спокойной, северной русской красотой- светлокожая, голубоглазая, темно-русая. Притом и в фигуре ее, и в улыбке, и даже в походке была необыкновенная, нежная, спокойная мягкость»).

Умный Игорь в одном из монологов дает убийственную оценку окружающему его советскому миру, начинающемуся распаду, но выхода он не видит: «Вот посмотри нашу жизнь. План, штурмовщина, сверхурочные, черные субботы, коммуналки, лимитные общежития, транспортный ад, организации никакой, все на нервах, на мате, на производстве не хватает людей, министерства и конторы забиты, все дрожат за мелкие привилегии, рвутся за границу,- дома не могут заработать- позор! Простои, перебои, дефицит. По телевизору- один Брежнев. Семейные женщины замотаны до предела, рождаемость падает, дети вечно болеют, семьи рушатся, люди спиваются, везде бесконечные комиссии, проверки, собрания, склоки, взятки… В общем, крах… старую веру разрушили. Новая не привилась.»

Двусмысленно звучит сам адрес, по которому Игорь прожил немало лет- Пролетарский тупик, и жизнь в нем вполне соответствует его названию. Подольский подробно описывает пестрый состав советской коммуналки в Пролетарском тупике, где жили «чуть ли не сплошь… люди неудачливые: безмужные женщины с детьми, или многодетные семьи, придавленные жесткой послевоенной нуждой, и все здесь пробавлялись, кто чем мог». Я выросла в московской коммуналке в Чистом переулке и хорошо помню, как меня, девочку, дочку институтских преподавателей, поражало присутствие рядом большого количества людей из абсолютно других социальных слоев. Как трудно было нам понимать друг друга! Хорошо знакомую мне живописную картинку безалаберно-причудливой коммунальной жизни яркими мазками рисует Леонид Подольский. Так, один из героев романа, житель коммуналки в Пролетарском тупике, дед Грушин считает: распад России начался не в эпоху застоя, а гораздо раньше, в 1917 году, в конце первой мировой войны: «Народ чисто озверел тогда… Все пошло в распад… Россия, не Россия, окопы побросали и давай до дому. Особливо как вышел декрет о мире…». Точка зрения полуграмотного деда вполне созвучна позиции А.И.Солженицына (вспомним его исторический роман «Красное колесо»).

Распад, неизбежно ожидающий могучую советскую державу, предчувствует и отец Игоря, внешне- вполне благополучный врач-профессор: «Кто знает, что такое социализм?.. То, что есть у нас- это государственный, бюрократический, самый худший капитализм, этатизм в самом крайнем виде. Вот это и нарекли социализмом. Теоретики модель не создали, предпочитали сначала ломать, убить миллионы людей. В сущности, некий искусственный строй общества, который сложился бы, если бы в обществе индивиды поступали по неким искусственным, придуманным за них законам. Но это не может продолжаться вечно. Раньше или позже начнется распад…».

При всем обилии документального материала и бытовых картинок, «Распад»- философский роман: его героев всерьез волнует, как рождаются лжетеории и насколько похожи условия их возникновения:  «Да, сколько ни ищи в истории, все лжетеории рождаются одинаково. В разгоряченно-завистливых кабинетных умах, априори, из мертвой схоластики, которую по ошибке иногда называют логикой… их рождает воля, из навоза- честолюбие и зависть… Волюнтаризм, перемешанный с фанатизмом, а значит- непременно костры инквизиции… Наш- не наш, сторонник- враг… Диалектика кулака… А дальше- как у всякой догмы. Сначала- сама уверовала, потом заразила других… Заставила делать вид… Не трагедия, только фарс».

Судя по всему, речь здесь идет не только о ложной научной теории, которую исповедует профессор Маевская, а о чем-то гораздо большем- об изначальной лживости теории марксизма-ленинизма, которая здесь стыдливо не названа.

Третья часть романа посвящена двойной жизни Александра Арменаковича, считающего: советская система зиждется на «четырех китах: страхе, глупости, корысти и вере. Но веры больше не существовало. Вместо нее зияла пропасть. От этого система переставала быть устойчивой… На любой ступени иерархической лестницы- и простой рабочий, и колхозник, и мелкий служащий, научный работник или чиновник, и даже сотрудник КГБ, высокопоставленный офицер, генерал или партийный сановник- каждый мог быть тайным диссидентом и видеть, что система сгнила, что теория обанкротилась…».

Неожиданное начало эпопеи- внутренний монолог ученой дамы и открытый финал романа «Распад»- дают ощущение абсолютной экзистенции, фрагмента реальной жизненной истории, в которой действительность не оставляет места фантазии, а происходящее кажется документальным репортажем.

Подольский работал над романом шесть лет- в годы застоя и перестройки: с 1983 по 1989 год, а редактировал еще четыре года- в 2010- 2011   в 2018-2019 годах. В результате получилась впечатляющая эпопея научной и семейной жизни нескольких поколений советских людей, которые не услышали призыв А.И.Солженицына: «Жить не по лжи», а пытались приспособиться к системе всеобщего вранья, которая безжалостно ломала их хрупкие жизни и обрушивала воздушные замки, если в их основании лежали преданная любовь, отказ от материнства, осознание карьеры как смысла жизни, ведь именно это случилось с профессором Евгенией Марковной Маевской. Недаром ключевое слово- «обман» встречается уже на первой странице романа.

Автор ставит перед собой нелегкую задачу: создать осмысленный и убедительный, без прикрас и подтасовок, образ ушедшего советского мира, это особенно важно в эпоху некоей культивируемой ностальгии по всему советскому, повторяющихся «старых песен о главной». А разве сказать правду, пусть даже весьма нелицеприятную, о своем времени- не главная задача каждого настоящего писателя?

 Источник материала: журнал «Литературные знакомства»,2020, №1(45), стр.118 — 121