Роман «Инвестком». Отрывок 3

К счастью, через несколько месяцев после того как Игорь оказался в «Нотре», нашлась покупательница на шестикомнатную квартиру. Это была Татьяна, молодая, симпатичная, дорого одетая, чрезвычайно суетливая женщина, не так давно переехавшая в Москву из Рязани, мало что понимавшая в риэлторском деле. От этого она то совершала легкомысленнейшие поступки, то бравировала своей храбростью, то очень сильно, до дури, боялась и от страха постоянно мешала работать. На каждую сделку, – а расселение пришлось разбить на несколько этапов, – Татьяна шла, как на Голгофу. Татьянин муж был американец, вероятно, французского происхождения, Эмиль Туссе, финансовый директор на иностранной фирме. Он считал, что Россия – очень перспективная страна, Эльдорадо,  где деньги делаются без особых усилий и где, как в стране Чудес, посадив доллар, через год можно «срубить» пять. По редким оговоркам Татьяны Игорь догадывался, хотя, возможно, ошибался, что Эмиль Туссе «крутил» и отмывал деньги на бирже и что его фирма была чем-то вроде прачечной, связанной с оффшорами и с неким крутым банком. При этом Эмиль Туссе был не столько авантюристом, сколько романтиком: ещё в Америке он заочно влюбился в Россию, бросил очень перспективное место в «Bank of America» и приехал в Москву, чтобы грести деньги собственными руками. Любовь к России и жадность были в нём очень странно перемешаны. В России он первым делом женился – до того Татьяна служила у него переводчицей – и завёл сына, которого назвал русским именем Тимофей. Эмиль считал, что русский рынок недвижимости самый выгодный, а потому все свободные деньги вкладывал в квартиры в центре Москвы. Впрочем, к тому у него имелись свои обстоятельства: множество знакомых-иностранцев – им он и продавал ранее выкупленные квартиры, а заодно мечтал из Татьяны сделать бизнес-леди, чтобы потом она продолжила свой бизнес в Америке. Так что у Татьяны обычно не было недостатка в деньгах, и она пыталась зарабатывать «на шпильки», выкупая, как и Эмиль, квартиры в центре Москвы и продавая их после ремонта, но, как показалось Игорю, нередко она при этом пролетала. В отличие от «Инвесткома», Татьяна не умела находить дешёвые квартиры и выселять алкоголиков, а потому могла выигрывать, лишь пока цены росли. Но обо всём этом Игорь узнал позже, к тому времени он постепенно сблизился с Татьяной и её мужем и иногда помогал им. Оказалось, что Татьяна плохо понимает российско-советскую ментальность и, чуть что, впадает в столбняк или в истерику, – иной раз супругам приходилось обращаться к нему.
Как-то вышло, что Татьяна, ни с кем не посоветовавшись, кроме мужа, втридорога купила комнату в коммунальной квартире в надежде хорошо заработать на расселении и только потом познакомилась с соседями. Вот тут и выяснилось, что одна из соседок, старая коммунистка, всё ещё хранившая партбилет в перевязанной тесёмками шкатулке, бывшая фронтовичка и бессменная секретарь партячейки, ни за что не хочет расселяться («чтобы наказать эту паршивую овцу, которая предала Родину»), хотя Татьяна предлагала ей квартиру на той же улице вместо её обшарпанной комнаты. По просьбе Эмиля и Татьяны Игорь пошёл к старухе попытаться её переубедить, но потерпел фиаско. «Нет, и не уговаривайте, – говорила та, – мы на себе вынесли всю войну, а они перед шапочным разбором открыли второй фронт, чтобы нам перебежать дорогу. Ненавижу вас, буржуев. У нас тоже есть принципы. Не все продаются, как Горбачёв с Ельциным. Нас учили по-другому». Квартира так и висела несколько лет, принося одни убытки, пока старуха не умерла. Внучка же сама позвонила Татьяне прямо с поминок и сообщила, что согласна на продажу, а заодно попросила в качестве аванса сто тысяч. Деньги ей нужны были срочно, чтобы выкупить мужа, у которого были какие-то неприятности…
Но всё это было потом, года три спустя. Тогда же Игорь встретил Татьяну у подъезда и постарался побыстрее провести в гремучий старый лифт, чтобы покупательница не успела разглядеть обшарпанные стены и почувствовать запах как назло прорвавшейся канализации.



Для Игоря навсегда осталось загадкой, почему Татьяна остановила свой выбор на этой квартире. Квартира была огромная, бестолковая, больше ста сорока квадратов. Четыре комнаты, словно взвод солдат, вытянулись в ряд окнами на Садовое кольцо, из них одна комната была длинная, узкая, похожая на пенал, – там Марина устроила кладовку для старой одежды и рухляди, и там же, напившись в стельку, на старых тюках отсыпался, бывало, её нынешний муж Рогволд. Ещё две комнаты, туалет, ванная, кухня, смотревшие окнами во двор, – всё было в ужаснейшем состоянии, в иных местах полы проваливались, казалось, можно невзначай улететь на нижний этаж. Из кухни, как во многих очень старых домах, задняя дверь вела в кладовку, которая называлась комнатой для прислуги, и дальше, на чёрный ход – пару лет назад там обнаружили умершего от передозировки неизвестного наркомана, изрядно изъеденного крысами. За шестьсот тысяч долларов (год назад в «Инвесткоме» Игорь эту же квартиру продавал за четыреста тысяч) можно было найти что-нибудь получше – без вида на вечные пробки и круглосуточного гула, так что нельзя открыть форточку, без бензиновых газов и пыли, от которых занавески на окнах через месяц становились чёрными. Да, вполне можно было купить что-нибудь другое, а не этот «Освенцим», как сказала однажды риэлторша, приводившая на просмотр собственных родственников. Из-за Берии, что ли, решила купить Татьяна?..
… В тот день после долгого запоя Рогволд был почти трезв – только с утра опрокинул пару рюмашек – и отчего-то в хорошем настроении, а оттого сам повёл Татьяну на экскурсию по квартире. Из кухонного окна во двор видно было перпендикулярную стену и забранные решёткой окна, смотревшие прямо в заднюю комнату.
– А там что? – заинтересовалась Татьяна.
– Оперативная квартира, – Рогволд, казалось, только и ожидал вопроса. – Говорят, там несколько раз бывал сам Берия. Вроде бы баб для него там готовили. Недавно читал, что он из автомобиля высматривал женщин. Полковник у него был на побегушках по этой части. Привозили к гаду, а он насиловал, или сами, добровольно служили партии и правительству – и, главное, сукин сын, всё записывал. Когда его арестовали как английского шпиона, в записных книжках нашли больше пятисот имён. Ну, а эти тут, которые приходили постоянно в спецквартиру, были намного мельче. Но занимались тем же трахальным делом. Опер проводил в бумагах своих женщин как осведомительниц, а кто отказывался, те, значит, враги народа. В общем, шуры-муры, пьянки-гулянки, групповуха, пока одна баба, то ли спьяну, то ли действительно не хотела, то ли что, с криком «за Родину!» голая бросилась с балкона. После этого квартиру прикрыли. Сейчас не знаю, что там…
– Давно это было? – спросил Игорь.
– Лет сорок. При Семичастном. Его вскоре убрали. Чтоб комсомол, значит, поперёд партии не лез.
– Интересно, – загорелась Татьяна. – А можно эту квартиру выкупить?
– Не знаю, – нахмурился Рогволд, – там вход из другого подъезда, со двора.
Не успели выйти на улицу, как Татьяна потащила Игоря смотреть гэбэшную квартиру.
– Сделаю музей, – объясняла она по дороге, – представляете, орудия пыток, наборы ядов, старинная чернильница на столе, которой кроили черепа, журналы допросов, манекены… фуражки с красными околышками… Портреты Сталина, Дзержинского, Берии… Массивные стеллажи с томами дел… Фотографии зэков с канала Москва-Волга, из Норильска, с Березниковского химкомбината, с Магнитки… Кровать, где пытали сексом… а над кроватью ковёр с вышитым Берией… Может, поставить в углу электрический стул? На всякий случай.
– Вы случайно не пишете стихи? – перебил её Игорь. – Это обычная оперативная квартира, наверняка с казённой мебелью с бирками.
– Всё равно. Друзья мужа, американцы, будут в диком восторге. Русские дикари… Такого не увидишь ни в одном голливудском фильме… Сталин, Дзержинский, Ежов, Берия… Для американцев это такая экзотика: коммунизм… средневековье… репрессии… У них ничего этого не было. Они, как соберутся, талдычат: «Свобода, закон, налоги»… Они такие скучные, правильные… Мой муж, знаете, как говорит: «Русские много пьют, оттого что у них плохие законы, да и те постоянно нарушают…»
– Наивный человек… Любопытный взгляд…
– Они представить не могут, чтобы в Америке нарушать законы. Пуританская страна. Мой Эмиль говорит: «В России особенное физическое поле. Тут всё сразу искривляется. Даже Бог. Люди становятся другими». Представьте, если в шутку завести тома на них: «Вывод денег в оффшоры», «Открытие тайных счетов за границей», «Раздувание балансов ПИФов»… Представляете, какой шок?
«Она, наверное, наставляет рога своему американцу», – подумал Игорь.
В гэбэшную квартиру звонили долго. Но там было тихо, никаких признаков жизни. Наконец, из соседней двери высунулся всклокоченный мужчина в очках, в одних трусах и в валенках.
– Вы не знаете, там живут? – спросил Игорь. – Кто-нибудь бывает?
– Нет, не бывает, – сонно сказал сосед. – Лет двадцать никого не было. А раньше была нехорошая квартира… – дверь с шумом захлопнулась.
– Они её заморозили, – шёпотом сказала Татьяна. – Когда к власти пришёл Путин, Эмиль сказал: «Теперь всё начнётся сначала. Вот увидишь. Путин – это маленький Сталин. Они вернутся»…
В тот же вечер позвонил Татьянин муж Эмиль и, коверкая русские слова, сообщил, что они решили покупать квартиру и готовы внести аванс.



После аванса Татьяна на несколько дней улетела в Барселону – там состоялась какая-то таинственная встреча, а когда она вернулась в Москву, оказалось, что денег у них с мужем нет. На Татьяниного мужа случился милицейский наезд и доллары, от греха подальше, на неопределённое время уплыли на Багамы. Татьяна не отказывалась от квартиры, но предлагала новый вариант: продать квартиру, где они живут с мужем и с сыном, за четыреста пятьдесят тысяч долларов, она добавит ещё сто пятьдесят тысяч, и всё будет в порядке.
– Сами пока будете снимать? А как с выпиской? – спросил Игорь.
– Нет, у нас ещё есть квартира, побольше, на Покровке.
Можно было не возвращать аванс, но Игорь с Еленой Васильевной, директором (вместо «Нотры» была уже другая фирма, «Квартирное бюро номер один») подсчитали: согласиться с Татьяной выгоднее, можно заработать на новой квартире, к тому же не хотелось обижать Татьяну, да и других покупателей на Садовую-Сухаревскую не было.
Татьяна с Эмилем пригласили Игоря к себе – посмотреть квартиру с американским ремонтом рядом с посольством Венесуэлы. У этой парочки, на взгляд Игоря, оказался довольно странный вкус. Дом был кирпичный, но очень старый, с позапрошлого века, со стенами толщиной в метр, с узкой лестницей и деревянными перекрытиями. В самой квартире сделан был дорогой ремонт – стены из кирпича без обоев и всё – сплошная студия. В середине огромной квартиры-комнаты возвышалось нечто циклопическое из сверкающего металла: открытый шкаф, который можно было перемещать по оси, ложе с грудой специальных подушек, электрических одеял и ширм для интима парило под самым потолком, кухня сверкала всеми цветами радуги и неизвестными Игорю машинами и механизмами, по окружности квартиры проходила железная дорога, пересекаемая несколькими шоссе – в поезде со смехом катался будущий миллионер Тимоти.
– Мы ничего не будем разбирать. Всё оставим, – пообещала Татьяна.
– Но кто же это купит? – ошарашенно спросил Игорь. – Не могу представить покупателя.
– У нас уже был покупатель в прошлом году, – заверила Татьяна. – Но мы тогда раздумали продавать. Я ему позвоню.
– Хорошо, – согласился Игорь. – Но когда мы подпишем договор, я буду искать покупателя сам.
В течение месяца у Игоря состоялось несколько просмотров. Все приходившие восхищались, цокали языками, наблюдая за летающим альковом, одна немолодая дама даже решилась покататься на поезде, но проскочила на красный свет и врезалась в ограждение, другие подолгу изучали кухонную технику, осматривали машиноместо у посольства Венесуэлы, обещали подумать и перезвонить и исчезали бесследно. Игорь начал уже жалеть, что взялся продавать Татьянину квартиру вместо своей шестикомнатной, он всё не мог представить себе покупателя, как вдруг радостная позвонила Татьяна.
– Игорь Григорьевич, покупатель нашёлся!
– За сколько?
– Нам – четыреста пятьдесят тысяч долларов, как договаривались. А всего четыреста семьдесят тысяч.
– И кто же это? Мы ведь договаривались, что продавать буду только я.
– Это один мальчик-риэлтор. Мы договорились частным образом, – замялась Татьяна.
– То есть получается, что он заработает больше, чем мы за всё?
– Игорь Григорьевич, он, может, один раз в жизни так заработает. Я не хотела вас обидеть.
– И кто покупатель? – сухо спросил Игорь.
– Один банкир. Он живёт неподалёку. Сказал, что будет приезжать катать ребёнка на поезде. А жена, она чуть с ума не сошла от алькова. У неё, – Татьяна засмущалась, – кажется, начался оргазм.
– То есть они испробовали?
– Нет. Она сказала, что секс на земле – это банально. А тут… все будут завидовать. Ну вот… залезла покататься… Я вам не говорила, постеснялась, что в алькове есть особый механизм… вибрация… и выделяется особый аромат любви… Дурманящий… Она слезла совсем обалдевшая…
Через день Игорь вместе со счастливым мальчиком-риэлтором – тому было лет двадцать пять – отправился в офис к банкиру за авансом. Это оказался ничем не примечательный белобрысый человек лет тридцати пяти – сорока в сером костюме, вполне вежливый, но исключительно безразличный: не глядя, он подписал договор, составленный банковскими юристами, отдал двадцать тысяч долларов и даже не стал ожидать, пока Игорь заполнит расписку. Распорядился, чтобы документы приняла операционистка и исчез – и двадцать тысяч долларов, и Игорь, и мальчик-риэлтор, и даже, наверное, квартира, которую он исключительно из прихоти покупал - всё было для него совершеннейшей мелочью.